Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая

Я вытащил из-под стола заранее приготовленную сумку, а из нее зеленый балахон, бахилы и маску свиньи.

— Не этот ли маскарадный костюмчик? — спросил я участливо.

— Он самый! — обрадовался Бижуцкий, даже не удивившись. — Где вы его нашли?

— Там, где вы его и бросили. В коридоре у бассейна, — ответил я.

— A-а! Ну да, — кивнул он, напрягая память. Но так и не вспомнил. Поскольку подверженные лунатизму люди во время обострения болезни как бы вырываются из реального пространства и времени и не в состоянии отвечать за свои поступки.

Бижуцкий схватил балахон, маску и бахилы, прижал к груди.

— Я с ними теперь стараюсь не расставаться, — важно поведал он окружающим. — Потому что этот костюмчик спас мне жизнь. Ведь знаете, кто верховодил на том балу?

— Ну, кто? — спросил Зубавин. Он уже пересел на место сбежавшего Париса, поближе к Харимаде, которая все еще пребывала в некоем трансе.

— Кто? — переспросил Бижуцкий. — Да вот он! — Его палец-перст торжествующе указал на меня.

— Конечно, я. — Мне пришлось согласно кивнуть и улыбнуться. К сожалению, Борис Брунович был неизлечим в своей фобии, хотя и абсолютно безобиден. А все из-за его горячо любимой жены и соседа. О женщины! Они порой просто убивают своих мужей, ввергают их в бездну. Я прикладывал все усилия, чтобы вывести Бижуцкого из его фантасмагорического мира, но покуда безрезультатно. В каждое полнолуние он видел во мне главного виновника измены своей супруги, которая, кстати, уже давно бросила его и даже ни разу не навестила. Еще раз стоит повторить вслед за Шекспиром: о женщины, ничтожество вам имя!..

— Да-да-да! — продолжал говорить и пялиться на меня Борис Брунович. — Это был он, Александр Анатольевич Тропенин, главный Бафомет на том дьявольском балу-шабаше! И… и…

— Насчет Бафомета — я вам скажу, — произнес вдруг Волков-Сухоруков, оборвав речь Бижуцкого.

Но и его самого прервали. Явились охранники и сообщили, что Гамаюнова поймать не удалось. Он побежал к гроту, а потом нырнул в лаз и спрятался где-то в катакомбах.

— Они тянутся на десятки километров, — задумчиво произнес Левонидзе. — Теперь с собаками не сыщешь. Может и сам там заблудиться и больше не найти выход. Никогда.

— Ну и черт с ним! — жестко сказал Харимади. Политики всегда умеют находить самое удобное и правильное для себя решение.

— Так вот, насчет Бафомета, — повторил Волков-Сухоруков, выбивая о подоконник трубку.

— Да погоди ты! — остановил его Левонидзе. — Давайте с Гамаюновым решать. Что если спустить по его следу собак, в самом деле? У нас же есть парочка отличных доберманов?

— Георгий, ты уже отличился на этом поприще, — холодно произнес я. — Вспомни прошлую осень. Галерею, в которой должна была открыться выставка. И голову пса, которую ты принес в комнату отдыха. Скажи мне только одно: зачем ты это сделал?

Левонидзе после моих слов как-то сразу сник, стал вроде бы даже меньше ростом, глаза потускнели.

— Это все он! — Мой «верный» помощник указал в сторону Шиманского. — Он приказал. Заплатил. А зачем — сам, наверное, догадываешься.

Никто из присутствующих, кроме Анастасии, Левонидзе и Шиманского, не понимал нашего разговора. Но так оно и лучше. Мне не хотелось, чтобы об этом знал весь свет. Я подумал о том, что Георгий давно работает на Владислава Игоревича; но в происшествии на выставке было несколько побудительных причин. Одна из них — патологическая ненависть Шиманского к Анастасии; другая — желание Левонидзе ввести мою супругу в декомпенсационное психическое состояние, упрятать в больницу, а после попытаться прибрать клинику к своим рукам. Так оно и могло произойти в самое ближайшее время. Если бы Анастасия не «вспомнила», не выздоровела бы.

Левонидзе стал торопливо пробираться к выходу, не решаясь встретиться со мной взглядом.

— Подожди, — сказал я. — Еще не конец. Ты, кажется, искал некие кассеты и дневник, чтобы передать их своему хозяину?

— У меня мало времени, — ответил Георгий, взглянув на часы. — Я должен… уехать. Самолет ждет.

— Никакой самолет тебя не ждет, — усмехнулся я. — Ты больше не нужен господину Шиманскому, разве не понятно? Да и мне тоже. Такие люди выбрасываются без сожаления, как отработанный материал. Как кусок дерьма. В этом я, пожалуй, с Владиславом Игоревичем солидарен. Но и ему не видать этого дневника и кассет. Они отправятся в соответствующие компетентные органы.

— Вот это мы еще поглядим! — буркнул Шиманский.

— О чем вы тут все время толкуете? — подала голос Ахмеджакова. — Снова какая-то непонятная игра?

— Нет, просто перебрасываются бомбами с часовым механизмом, — ответила ей Стахова.

Левонидзе, постояв некоторое время в нерешительности, все же возвратился на прежнее место.

— Продолжайте! — кивнул я Волкову-Сухорукову. Я предполагал, что он должен сейчас сказать, куда повести речь. И не ошибся.

— Возвращаюсь к Бафомету, — в третий раз повторил он. — К этому ужасному и дьявольски изворотливому существу, именем которого… мне пришлось воспользоваться, чтобы проникнуть в вашу клинику.

— Во как! — выдохнул из себя с непонятным восторгом Каллистрат.

— Что же ты, Вася? — с укором спросил Левонидзе, но потом просто махнул рукой, словно все это больше его никак не касалось.

— Да, воспользовался, — подтвердил Волков-Сухоруков, выходя на середину зала; я уступил ему свое центральное место. — Но я мало погрешил против истины. Преступник с такой кличкой в архивах МУРа и ФСБ есть, однако сейчас он скрывается где-то за границей, по нашим ориентировкам, в Штатах. И взрывы конфессионных храмов в Москве были. Лазарчук — выдуман, а голос на аудиокассете — мой собственный, только измененный.

— Я ничего не понимаю! — решительно произнесла поэтесса.

— Тс-с!.. — сказал ей Олжас-Тазмиля и протянул фляжку: — Выпей, голуба. Полегчает.

Зара Магометовна воспользовалась советом, сделала добрый глоток, но даже не поморщилась. Представитель братского казахского народа с уважением посмотрел на нее.

— А что же тогда являлось вашей целью? — спросил я.

— Все, что я сейчас говорил, только прелюдия, — отозвался Волков-Сухоруков. — Главное — впереди. Вы знаете, что год назад мою любимую девочку, дочь, сбил какой-то пьяный негодяй. Следствие было закрыто, хотя имя преступника знали. От меня его долго скрывали. Я вел свое параллельное расследование. И в конце концов вышел на убийцу моей дочери.

Волков-Сухоруков остановился напротив меня. Стал набивать трубку табаком, но пальцы его дрожали. Он был настолько взволнован, что его лицо пошло красными пятнами. По-видимому, давно ждал этой минуты. Представлял ее себе мысленно. В столовой стало совсем тихо.

— Он находится в этом зале, — медленно проговорил бывший следователь ФСБ. — Вначале я хотел отомстить ему точно таким способом. Выяснил — где он обитает. Кто его родные, близкие. И узнал, что у него есть…