Михаил Гирели - Eozoon (Заря жизни)

Макка проделал свой маневр так быстро, ловко и неожиданно, что никто из баттов не заметил его движения и, чихни бы, например, мистер Уоллес в эту секунду, он также ничего не сумел бы увидать.

Но проклятый англичанин, казалось, был способен видеть и слышать каждой клеточкой своего тела, и молниеносное движение ньявонга им было замечено. Не успел еще Макка засунуть в рот новую порцию «сири», как галопом подскакавшая лошадь мистера Уоллеса была уже рядом с ним и свистящий стек англичанина тонко рассек воздух около самого его уха. Это было предупреждением дикарю, который понял несколько превратно то обстоятельство, что мистер Уоллес не ударил его.

— Отдай, негодяй, немедленно то, что ты только что достал, — сказал англичанин, не опуская поднятой над головой Макка руки.

Но вместо исполнения приказания, Макка нагло взглянул в глаза Уоллеса и гордо ответил:

— Мой ничего не поднял. Белый господин — большой господин, и белый господин хорошо делал, что не бил Макка, брата великого брата, который тоже очень большой и скоро будет…

Окончить эту длинную фразу Макке, однако, не пришлось.

Два раза, крест накрест, перекроил стальной стек англичанина черное лицо меланезийца-островитянина, оставляя на нем кровавые полосы.

— Один удар тебе, другой твоему брату, от имени которого ты слишком много болтаешь, скотина, — спокойно сказал мистер Уоллес и, уже повышая голос, грозно добавил:

— Ну! Живо! Отдавай!

Макка не сдавался.

Еле сдерживая себя, чтобы не наброситься на своего белого господина и тут же не покончить с ним, он, оскалив зубы, еще наглее крикнул англичанину:

— Твоя, великий англез, голова будет хороший дар, когда ее привезет Макка великому вождю ньявонгов.

Мистер Уоллес знал: ни единой секунды слабости или промедления! Ничто не спасет его в настоящую минуту, если он выкажет хоть малейшее колебание или нерешительность.

То, что сверкнуло в руках Макка, прежде чем он успеет опустить предохранитель с автоматического затвора револьвера, срежет ему голову, которую, уж конечно, «очень будут уважать» в среде лесных жителей.

Но стратегическое положение мистера Уоллеса было не из блестящих, и он это отлично сознавал. Впереди был Макка, с левого фланга расположился подошедший Гутуми, а сзади плотно обступили его лошадь шестеро баттов — все достаточно озлобленные за произведенную им только что расправу в их деревне.

Мистер Уоллес взглянул направо и убедился, что гамбир рос такой густой стеной, что его лошадь неминуемо должна будет споткнуться, если он вздумает пустить ее по этому направлению.

Прошла одна томительная секунда.

Вторая секунда бездействия могла быть уже гибельной для мистера Уоллеса.

Сохраняя полное спокойствие на лице, не дрогнув ни единым мускулом, англичанин, как бы не замечая столпившихся сзади баттов и стоящего слева Гутуми, продолжал наезжать лошадью на дерзкого слугу, желая дать почувствовать дикарям, что в расправе с ними он отнюдь не нуждается в помощи огнестрельного оружия. Молниеносно замелькавший стек буквально завизжал, и целый поток ужасных ударов хлынул на голые плечи, грудь, спину и голову дикаря, оставляя на темно-бронзовой коже белые полосы.

Через несколько секунд Макка уже валялся на земле и, корчась от боли, пронзительно вопил, стараясь не попасть под копыта лошади.

Удары продолжали падать на дикаря, и в коротких промежутках между этими как бритва режущими ударами, Макка ясно мог слышать спокойный голос англеза, нагнувшегося с седла всем корпусом к нему и твердившего, как попугай, одну только короткую фразу:

— Отдай, скотина, то, что ты поднял!

Наконец, Макка взмолился о пощаде.

Когда ливень ударов несколько ослаб, он, все еще содрогаясь от боли, молча встал с земли и, не заставляя уже больше мистера Уоллеса повторять приказание, вытащил спрятанный в одной из складок своего каина остро, как бритва, отточенный крисс, который и подал англичанину.

Мистер Уоллес спокойно принял из рук Макка оружие и, как ни в чем не бывало, сказал:

— Ну, по местам все. Живо! И помнить: если хоть еще раз повторится что-либо подобное, я бить уже больше не буду. Я просто застрелю как собаку того, кто осмелится мне не повиноваться. Вперед! Марш!

Дикари молча повиновались.

Однако спокойствие мистера Уоллеса было только внешним, в нем дрожал каждый нерв, и он едва не вскрикнул, когда, мельком взглянув на крисс, узнал его не местное, а европейское происхождение.

Английские контрабандисты с Малакки доставляли это оружие береговым жителям островов Океании взамен на опий и листья кокки, и то, что нож подобного происхождения очутился здесь, в самом центре Суматры, да еще спрятанным кем-то, очевидно, сообщником Макка, в кустах той дороги, по которой мистер Уоллес должен был ехать, — было крайне загадочно и неприятно.

«Нож положен сегодня утром, — подумал мистер Уоллес, нервно сжимая в кулаке свой стек. — Вчера вечером шел дождь — на лезвии ножа нет ни единого пятнышка ржавчины…» Он вдруг громко крикнул, прерывая свои мысли:

— Стоп!

Батты и ньявонги остановились, и мистер Уоллес, быстро спрыгнув с лошади, зачем-то нагнулся у самого края дороги.

Когда он выпрямился, в его руках был самый обыкновенный прутик, на котором он сделал карандашом какие-то пометки, сказав при этом удивленным его поведением дикарям несколько сконфуженным тоном:

— Уползла, проклятая. А жаль. Это была летающая ящерица.

Вскоре весь отряд вышел на более широкую дорогу и вдали уже ясно обозначились строения, среди которых, несколько возвышаясь над остальными, изящно выделялся своими очертаниями домик пастора Бермана.

Не прошло и получаса, как мистер Уоллес подъезжал уже к самой веранде миссионера, вышедшего навстречу прибывшим и приветливо махавшего мистеру Уоллесу рукой.

Однако мистер Уоллес на радушное приветствие священника ответил сухим кивком головы, небрежно и сухо дотронувшись рукою до полей своего шлема.

— Я надеюсь, дорогой мистер Уоллес, — слащаво сказал пастор, — вы не откажете сойти с лошади и подкрепиться у меня виски с содовой перед рискованным путешествием, которое вы так неосторожно решили предпринять, невзирая на мои увещевания и предостережения. Я не устаю молить Всевышнего, чтобы он вразумил вас и остановил на пути вашего безумия.

— Вы плохо молитесь, милый пастор, — иронически процедил мистер Уоллес. — Ваши молитвы, как видите, не услышаны Всевышним. Впрочем, от стакана виски я не откажусь, если вы прикажете вашему Меланкубу подать мне его.

— Так слезайте с лошади.

— Благодарю вас. Я предпочел бы выпить, не слезая с седла.

— Как угодно, сэр. Эй, Меланкубу, виски сюда. — Пастор хлопнул в ладоши, и, подойдя к перилам веранды, облокотился на них, добродушно глядя вниз на мистера Уоллеса.