Михаил Гирели - Eozoon (Заря жизни)

Вот с этой-то целью, по словам ван ден Вайдена, он и таскал свою дочь по всем богом проклятым местам дьявольского острова, мотив, между нами говоря, мало убедительный для такого рода экспериментов! Боюсь, что в ваших глазах он не заслужит большего доверия, чем в моих!

Пастор Берман на секунду замолчал.

Потом, как бы очнувшись от какого-то тяжелого воспоминания, сказал с достоинством и твердостью в голосе:

— Тут, сэр, вы должны будете извинить меня, но дальнейшая беседа моя с Яном ван ден Вайденом носила настолько характер исповеди, что оглашать ее я не в праве, и ни вы, сэр, ни официальные власти не в праве меня заставить выдать содержание этой исповеди.

Пастор Берман не без гордости откинулся на спинку кресла и твердо взглянул в холодные глаза англичанина.

Трудно сказать, что прочел он в них, только через секунду он, переводя свой взор, сказал более мягким тоном:

— Одно еще я могу сообщить вам, сэр, — это то, что эта беседа совершенно не относится к делу, и, если бы я даже и сообщил ее вам, это ни на йоту не могло бы способствовать успеху вашего дела…

Англичанин, казалось, крепко врос в свое кресло и не потрудился даже изменить позу.

И только после довольно продолжительной паузы он, резко вскидывая голову, спросил коротко и отрывисто:

— Однако, виноват, но вы-то лично видели Лилиан или нет?

— Да, сэр, я видел ее, — довольно просто сказал пастор Берман. — Я видел ее, и это обстоятельство до сих пор является самым тягостным воспоминанием моей жизни.

Должен вам сказать, сэр, что я был жестоко оскорблен молодой девушкой. Однако, если вам это угодно, я, не щадя даже своего самолюбия, готов передать вам все подробности этого тяжелого свидания и моего разговора с Лилиан.

Итак, сэр, Ян ван ден Вайден, окончив свой рассказ, довольно неожиданно для меня предложил мне пройти к его дочери.

На мой вопрос, чем я могу быть полезен молодой девушке, Ван ден Вайден ответил, что он и сам этого не знает и откровенно признается, что в желании его дочери видеть меня он усматривает новый каприз с ее стороны и ничего больше. «Для этого я и рассказал вам о характере моей дочери так подробно, — закончил старик разговор со мной. — Вы, как пастор, должны простить ее и, конечно, сумеете найти тему для разговора. Не отказывайте, милый пастор, в ее просьбе, иначе сумасбродная девчонка сама к вам придет!».

Я сделал большую ошибку, что уступил просьбам старика. Теперь я это ясно сознаю. Однако о свершенном нечего сожалеть, — к тому же мной руководили самые благородные побуждения!

Я далек от желания впасть в пафос, мистер Уоллес, но, клянусь вам: когда я впервые увидал Лилиан, я ощутил дьявола в себе. За всю мою почти двадцатилетнюю службу господу это случилось со мною один только раз — именно в ту минуту, о которой идет речь.

Когда я вошел в комнату, Лилиан лежала уже в постели. Было невероятно жарко, и Лилиан лежала, прикрытая лишь прозрачной кисеей светло-голубого цвета. Я клянусь вам, сэр: от нее исходили какие-то лучи сверхъестественной похоти, и они были так сильны, что способны были убить. В ней сидел дьявол, сэр, дьявол, и он был страшно силен.

— Very well, — сказан англичанин, — это неинтересно. Вы разговаривали с леди?

— Да. Сперва я попросил ее прикрыть свою наготу. Она отказалась исполнить мою просьбу: «Я вас звала не для того, чтобы вы смотрели, а для того, чтобы вы слушали», — сказала она.

— Yes! Дальше?!

— Дальше я замолчал, — сказал пастор. — Я твердо верил в ту минуту, сэр, что под кисеей лежит дьявол, но я не мог не сознаться, что дьявол прекрасен!

Если бы вы знали, как искренно и горячо молил я Господа, чтобы он сжалился надо мной, как некогда сжалился над св. Антонием, и лишил бы меня моих хорошо видящих глаз!..

— Милосердие господа на этот раз оказалось несколько двусмысленным, — произнес мистер Уоллес с иронией, но, быстро овладев собой, обратился к пастору голосом, полным непередаваемого бесстрастия: — Однако, оставим глаза в покое…

Пастор Берман, успевший уже привыкнуть к несдержанности и грубости своего гостя, продолжал, не обращая внимания на колкости своего собеседника:

— Лилиан не могла не показаться одержимой. Не успел я сесть, как она назвала меня ханжой, растлителем честных душ, насильником и, в конце концов, радостно объявила, что христианство, хотя и прививается вот уже две тысячи лет мечом, войнами, ложью, обманом и насилием, оно все еще, к счастью, не коснулось большей части людей, населяющих земной шар и оставшихся верными единому и вечному богу — самой природе!..

— Леди ван ден Вайден выказала довольно недурную аргументацию в этом споре, как можно судить из ваших слов, — заметил мистер Уоллес, — однако, смею вас заверить, ваше запоздалое самобичевание будет плохо оценено такими людьми дела, как я. Ничего более конкретного не произошло между вами?

— Сэр! — воскликнул пастор Берман, и в голосе его послышались гневные и грозные нотки профессионального проповедника, выведенного из терпения. — Сэр! Что же, вы полагаете, в самом деле, что уши нашего Господа глухи к мольбам его сынов?

— Заблуждение! Заблуждение, сэр! — теперь уже гремел пасторский голос. — Недостойное христианина, скверное, вредное заблуждение! Я был воистину лишен моим творцом всех органов чувств моих после сказанного молодой особой, я сумел победить дьявола в себе, — я встал и вышел.

— И это все? — разочарованно спросил мистер Уоллес, устремив свои стальные глаза на пастора.

— Да, это все.

— А что же затем случилось с леди Лилиан? — совершенно игнорируя победу пастора над дьяволом, спросил мистер Уоллес, давая понять, что услышанное для него уже не представляет интереса и что он желает знать только о дальнейшем.

— Я уже доложил вам, сэр, — не без раздражения, на этот раз сказал пастор: — я встал и вышел.

— Но ведь не вы меня интересуете, милый пастор, — невозмутимо ответил мистер Уоллес. — Вы не так поняли мой вопрос. Я интересуюсь знать, что стало с молодой леди?

— Это мне известно, вероятно, не лучше, чем вам. Дальнейшую судьбу ее я узнал случайно… и, если вам угодно, то конечно, я могу…

— Прошу вас.

Перед тем, как продолжать, пастор Берман вздохнул, достаточно ясно давая понять мистеру Уоллесу, как он ему надоел.

— Наутро, оставив свою визитную карточку внизу у швейцара, я, не попрощавшись с ван ден Вайденом, покинул Hotel d'Amsterdam, решив посвятить весь путь в Менанкабуа молитвам о спасении души грешной, заблудшей девушки.

— Скажите, пастор, — вдруг неожиданно спросил мистер Уоллес, — а разве для того, чтобы пробраться в Менанкабуа, необходимо проехать через форт Кок?

Пастор почему-то вздрогнул, с почти нескрываемой ненавистью взглянул на англичанина и ответил: