Георгий Кубанский - «На суше и на море» 1962

— Он вызвал к себе целую роту французских солдат, — говорит лейтенант, — которым вменялось в обязанность день и ночь охранять каждую дверь, каждое окно, каждый уголок дворца. Он издевался над организацией и насмехался над «бумажонкой», как он называл приговор.

— И все-таки его привели в исполнение? — спросил я.

— Ровно через три дня, в двенадцать часов пополудни, — ответил мне Буаза. — В это время дня от глаз солдат и соломинка не могла укрыться. Во дворец не входил никто, а из дворца вскоре после двенадцати вышли оба его сына, которых страже было приказано пропускать беспрепятственно. Старший сын был командиром партизанского отряда.

До границы двенадцать километров. Вскоре после выезда из Уджды дорожный знак указывает нам путь к марокканской заставе — маленькому крестьянскому домику на вершине холма. Перед нами простирается зона смерти — алжирская земля. Всякий, кто туда вступит, объявляется вне закона. За этой зоной проходит стратегическая граница французской армии — тройное проволочное заграждение. Оно начинается в Порт-Сае, на берегу Средиземного моря, и тянется через горы, долины и реки, минуя Удшду, к Сиди-Джилалп у подножия тлемсенских гор Каждое из проволочных заграждений достигает двух метров высоты и трех метров ширины и отделено от следующего заминированной полосой земли, поросшей травой и кустами.

Прямо напротив марокканской сторожки за колючей проволокой стоит дот, через два-три километра — второй, на таком же расстоянии от него — третий и так далее, на всем протяжении этого участка границы.

Ночью доты поддерживают между собой связь по радио. Проволочные заграждения оборудованы сигнальными установками и находятся под напряжением. На этой границе из колючей проволоки действует целая система сигнализации. В ответ на каждый сигнал, поступающий по проволоке, открывается ураганный артиллерийский огонь по отрезку запретной зоны. Собака, забредшая в проволочные заграждения, может стать виновником часовой канонады.

Лейтенант обращает мое внимание на французский танк, который, вздымая облако пыли, грохочет в направлении Бу-Бекера [32] Населенный пункт на алжирско-марокканской границе к юго-востоку от Уджды. — Прим. перев. . Его сопровождают джип и грузовик с солдатами. Танки патрулируют вдоль границы днем и ночью.

Здесь, наверху, с марокканской заставы, видно, что алжирские горы охватывают Уджду полукругом. Некоторые из них безотрадно чернеют на фоне зеленых предгорий. В течение трех дней они стояли объятые пламенем.

— Их подожгли напалмом, чтобы сделать невозможной всякую маскировку, — объясняют мне.

— Как идет дежурство? — спрашиваю я пограничника.

— Угрожающе спокойно, — говорит он.

Мы смеемся над его ответом, но в нем есть доля правды: и в самой Уджде, и вокруг нее все застыло в жутком безмолвии. Лишь изредка оно прерывается ветром, доносящим раскаты орудий или жаркое дыхание пустыни. Тут уж ничего не поделает сам святой покровитель Уджды, который покоится где-то невдалеке от города, — Сиди Яхья Бен Юнее. Говорят, что это Иоанн, прозванный Крестителем.

Мы уже давно лежим в нашей комнате. Караульные тоже потушили свет. Но на улицах все еще празднуют День независимости.

До нас доносятся песни, музыка, пальба.

— Праздничный салют, — говорю я Мустафе.

— Тревога на границе, — отвечает он.

Дом, где родилась Салиха, стоит на краю деревни, у подножия тлемсенских гор. Салихе дальше всех ходить за водой к источнику. Чтобы дойти до него, надо миновать все дуары, раскиданные по обеим сторонам дороги, переходящей в улицу. Они похожи на разрезанные пополам и склеенные между собой спичечные коробки. Несмотря на крайнюю бедность, глинобитные дома свежевыбелены и ласкают глаза__ своим опрятным и мирным видом. Каждый из них окружен каменной оградой. Достаточно встать на стул, чтобы дотянуться до ее верха.

Салиха — молоденькая девушка. У нее тонкая стройная шея и узкие плечи.

— Я пойду к источнику, — сказала она и в нескольких шагах от двери украдкой кивнула большому простоволосому человеку.

Ее мать и дядя сидят во внутреннем дворике, который так мал, что ни один из уголков не может укрыться от тени, отбрасываемой апельсиновым деревом.

Своим появлением этот человек прерывает серьезный и вместе с тем щекотливый разговор. Салихе пора замуж. Дядя торопит. Он слишком часто видит, как девушка ходит к женщинам и засиживается у них дольше обычного. Кто может поручиться, что она не встречается и не разговаривает там с молодыми людьми. При одной мысли об этом дядя сжимает в кулак свою бороду.

Большого в деревне знают. Все с уважением отвечают на его приветствие. Он начальник укрепрайона, и если французские войска неожиданно появляются в деревне, скрывается в дуарах.

У дяди Салихи трясутся руки, когда большой говорит:

— Муджахиды хотят, чтобы Салиха стала их сестрой.

Салиха, обутая в сапоги, ночующая в одном шатре с мужчинами, — всем своим существом семидесятилетний старик восстает против этой мысли.

— Она и сейчас уже заглядывается на парней, — говорит он, — перечит, когда с ней разговариваешь, вместо того чтобы молчать, как того требуют приличия.

— Но ведь вы же знаете, что она несколько месяцев возглавляет женскую ячейку в деревне? — спрашивает большой, — и, выполняя наши задания, разговаривает с мужчинами.

Водворяется долгое молчание. Старик хмурит брови и комкает свою бороду. Тогда вмешивается мать:

— Если это ее и ваша воля… Но я хочу знать, куда она пойдет, мы сами отведем ее в горы.

Позиция расположена на склоне столовой горы.

Словно крышка гигантского гроба, торчит она из густого кустарника. Веками сползавшая почва образовала на склонах горы круговую насыпь, вал, — идеальное укрытие для дозорных.

Отсюда сверху на большом расстоянии просматривается вся окружающая местность.

Вдали отчетливо видны три точки, двигающиеся по направлению к холму.

Достигнув подножия горы, они обретают размер карандашных огрызков. Часовой только и ждет этого момента. Он поднимает руку и кричит: «Они идут!»

Быстро, насколько позволяет каменистая почва и колючий кустарник, муджахиды сбегаются к месту сбора. Даже теперь, когда весь взвод собран на узком клочке земли, его можно обнаружить только с воздуха — настолько высок вал, опоясывающий столовую гору.