Евгения Романчук - Остановись (сборник рассказов)

— Риск очень большой, — практически шепотом произнесла женщина, отворачиваясь к окну.

— Да, но всегда существует надежда! Ты же понимаешь, что это прежде всего шанс, который мы не должны просто так упускать! — возбужденно воскликнул парень, опираясь на серую стену купе. — У нас нет особо выбора: между бездействием и действием, я считаю, необходимо выбрать последнее.

— Ты прав, — тихо проговорила женщина, вновь поворачиваясь к сыну. — Конечно, прав…

Через полминуты понимающего молчания Дэниел, схватив полупустую пачку облегченного Winston’а, вновь отлучился в тамбур, покидая слегка успокоенную мать, возвращавшуюся к прерванной истории любви.

Прошло еще некоторое время. Уставшая от безделья Габриель, выключая mp3-плейер, снова полезла в сумку, но на этот раз для того, чтобы достать совершенно иную вещь, а именно — полученный еще от бабушки старинный пасьянс: колода в двадцать маленьких карточек с изображением стрел, часов, змеи, якоря, сердца и прочего. Девушка размеренно одну карту за другой начала выкладывать на пустой стол, прокручивая каждую так, чтобы половинки рисунков совпадали. Данный пасьянс больше служил для Габриель ни как правдивое гаданье, а как всего-навсего способ чем-то себя занять либо успокоить растеребившиеся нервы.

В ту самую секунду, когда Дэниел, расстелив купленное спальное белье и переодевшись в легкие спортивные штаны и футболку, был уже готов погрузиться в глубокий сон, неожиданно уже звучавшая до этого иностранная мелодия мобильного телефона, словно ногтем по стеклу, зазвучала на весь вагон, заставляя сердце парня теребиться в несколько раз быстрее. Одного взгляда было достаточно молодому человеку для того, чтобы почувствовать, как внутри него все оборвалось, руки нервозно затряслись, а глаза моментально наполнились слезами.

Сидящая у потемневшего окна женщина, наконец-таки добравшись до финальных страниц незаурядного романа, вдруг почувствовала сильные и теплые объятья любящего сына, который ей на ушко по-доброму и обнадеживающе не переставал повторять желанные слова: «Все хорошо, мамочка… Все будет хорошо».

Поезд по-прежнему мчал по назначенному пути, как будто убегая сломя голову от невидимой устрашающей силы, в то время, когда мужчина, занимающий боковое верхнее место, внезапно проснулся и, поднеся последнюю модель телефона фирмы Nokia к уху, очень громко, не заботясь об отдыхающих пассажирах, взволнованно заговорил:

— Что?!.. Я тебя плохо слышу!.. Говори громче!.. Что?! Не слышу!.. Родила?!.. Кто?!.. Мальчик?!.. Ха-ха… О Боже!.. Как она себя чувствует?…

После этих слов, забывая о личном багаже и о том, что, несмотря на великолепие данного момента, на свете все же остались непорядочные люди, мужчина с лучезарным, хоть и заспанным лицом, метнулся к тамбуру в надежде на то, что там ему удастся более четко услышать своего собеседника.

По-прежнему сидевший возле матери Дэниел, став невольным свидетелем эмоционального монолога, искривился в горестной улыбке, при этом в очередной раз придя к известному выводу о том, что «все закономерно в этом мире, все совершается по законам природы».

Габриель же, проводив убегающего соседа сверху любопытным взглядом, задумчиво тасовала колоду карт, ощущая в себе некое спокойствие и приобретенную уверенность того, что она все же сумеет повидаться с тем, к кому так сильно спешит. Девушка понимала, что ее уже не ждут. Но, тем не менее, она знала, что поступает правильно. Это был момент, звучащий под смелым лозунгом: «сейчас или никогда». Поэтому Габби должна делать то, что делает. Она вынуждена не опоздать. Она обязана прибыть во время. И если надо будет, она прилетит, прибежит, приползет, но успеет.

Не прошло и минуты с возникновением у девушки позитивного настроя, как вдруг по абсолютно необъяснимым причинам скорый поезд резкими толчками поспешно остановился, издавая жуткий и разрывающийся крик испуганных колес.

2008 г.

Сегодня я умерла. В этом старом парке со скрипучими качелями и пенсионерскими дубами, шуршащими листвой еще в годы Великой Отечественной Войны, я вдруг упала на асфальт и начала медленно истекать кровью, когда ты величественно стоял надо мной, индифферентно глядя на мой позор. На мгновенье мне показалось, что я увидела легкую улыбку на твоем лице, несмотря на то, что ты неустанно твердил как тебе тяжело и мучительно больно говорить вещи, которые я никогда не желала и не готова была слышать. Однако ты, несомненно, солгал, поскольку тебе неподвластно было почувствовать и десятой доли моих страданий в совокупности с шоком, смятением и страхом, поглотившие мои внутренности и стремительно бегущие по венам прямо к сердцу. Да, вся моя уверенность, внутреннее спокойствие и жизнерадостность в одно мгновение были растоптаны банальными фразами и твоим безразличным тембром голоса. Несмотря на то, что я упорно пыталась не раскрывать своего душевного состояния, я почувствовала, как сердце начало выпрыгивать у меня из груди, дыхание участилось, а в глазах застыли слезы. Каждое слово, которое ты практически шептал, должно быть, наивно полагая, что таким образом его смысл сможет минимизировать удар, протяжным громом отпечатывалось в моем сознании, которое, как мне тогда казалось, вот-вот взорвется от непредвиденного информационного перенасыщения.

Ты не был слишком изобретательным и говорил все те стандартные реплики, которые приходилось слышать каждому заумному школьнику, осмелившемуся проявить чувства самой популярной девочке в классе. Посредственная наигранная гримаса, поглаживание по плечу, робкое «прости» и твоя спина — вот что осталось от тебя в то майское солнечное воскресенье, крестом перечеркнутое в моей памяти. Слезы, наконец-то, покатились по щекам, как только ты отвернулся. Я поспешно смахивала их ладонями, при этом ощущая на губах их соленый привкус. Мне не было дела до того, как я выгляжу, и смотрят ли на меня окружающие. Ты уходил от меня, а я, глядя тебе вслед, думала о том, что именно с этой минуты началась моя маленькая смерть.

Я не помню, как долго я еще стояла неподвижно, жалостно глядя на то место, где еще недавно ты поджигал очередную сигарету и отклонял входящие звонки на своем стареньком телефоне. Я тогда наивно надеялась, что ты вот-вот неожиданно появишься из-за угла и скажешь, что все это просто глупая и жестокая шутка. А я, немного позлившись, облегченно вздохну, прижимаясь к тебе как раньше и ощущая запах твоего лосьона после бритья. Но этого так и не произошло, и впервые за два с лишним года я вернулась домой одна.

Пробежавшись взглядом по квартире, в полном смятении я заметила отсутствие твоих вещей. Ты предусмотрительно подготовился заранее к нашему разговору. Машинально и монотонно двигаясь по кругу в спальной комнате, я вдруг пришла к выводу о том, что больше не смогу здесь оставаться, поскольку все, на что я натыкалась: шкаф в прихожей, книжные полки, диван, скатерть на кухонном столе, ковер и даже обои на потолке — абсолютно все будет мучительно напоминать о тебе. Я достала свой ярко-оранжевый чемодан, купленный однажды зимой в Норвегии, и принялась судорожно бросать в него все, что подворачивалось под руку. Только впоследствии я обратила внимание, что неумышленно прихватила с собой настольные часы, принадлежащие хозяйке съемной квартиры. Возвращая обратно случайно попавшее ко мне чужое имущество вместе с ключом от входной двери, я хорошо запомнила укоризненный взгляд семидесятичетырехлетней старушки, практически за бесценок согласившейся сдавать нам свои владения в замен на нашу смиренную заинтересованность в ее многочисленных рассказах о кровопролитном давлении УПА на польский народ в 1943 году. Обмениваясь прощальными репликами, практически уже на выходе из подъезда я искренне произнесла «буду скучать по вас», на что Людмила Андреевна лишь махнула рукой и поспешила плотно закрыть железную дверь квартиры.