Л. Константинов - Сабля полковника

— Вот, взгляните-ка, — Леся протянула Свининникову квадратик серого картона. Обычный клочок — обтерся, завернулся по краям. Брось такой в пыль, на дорогу — никто не подберет. — Вы должны знать, что с ним делать.

Свининников поднес к картонке горящую спичку. Картонка долго не загоралась, потом огонек словно нехотя лизнул закраины. Картон сгорел, и в руках атамана остались чуть оплавившиеся металлические буквы: «С» и «Р».

— Гм, старый способ опознавания, — проговорил Свининников, всматриваясь в рисунок букв.

— Наша партия не осуждает вас за то, что вы вопреки директивам нарушили дисциплину и… как бы помягче выразиться, стали предводителем вот этих… — Леся указала рукой за окно, где завтракала, чистила оружие, мыла лошадей и обстирывалась его банда.

— Но-но, полегче, — вскинулся Свининников. — Пока в Киеве разрабатывается туманная тактика, эти люди гибнут в борьбе с большевизмом.

— Давайте называть вещи своими именами, — спокойно сказала Леся. — Зарубить комнезамовца в нынешних условиях так же безопасно, как раздеть путника на большой дороге.

Она состроила презрительную гримаску, давая понять, что лично ей противно и то и другое. Заговорила жестко, решительно:

— От вас ожидают большего. Вы знаете, как напряжена сейчас обстановка. Лозунг дня: сплачивать, объединять все силы для борьбы с большевизмом, наносить удары по самым уязвимым местам. Не размениваться на мелочи, на бессмысленную лихость.

Леся перешла на доверительный тон:

— На вас очень надеются, ценят ваш боевой опыт и непримиримость к врагу. Впрочем, все это сказано в письме…

Она попросила нож, распорола подкладку свитки, извлекла листок папиросной бумаги.

Пока Свининников читал, она задумчиво постукивала пальцами по краешку стола, посматривала в окно. Голубела за квадратами стекол степь, у самого края горизонта подпирали небосвод тополя — там был другой хутор.

Атаман сказал:

— Мне надо все обдумать. Если вы не возражаете, встретимся позже.

— Нет, не возражаю. Тем более что понимаю ваше состояние: вести очень важные, а голова, наверное, раскалывается…

Свининников натянуто улыбнулся, поняв намек. Но в ее словах не слышалось ни презрения, ни упрека, и он промолчал.

На следующей встрече атаман спросил:

— В письме, помимо инструкций, есть приписка, что цель укажете вы. Что за цель?

— В этих местах есть только одна цель, достойная вашего внимания. Город… Он опора большевизма в степях. Придет время, красные окрепнут, и тогда город станет плацдармом для наступления.

— Этот орешек мне не по зубам.

— В одиночку — да. Но есть еще Бокун, есть другие, которых вы знаете. Наше влияние на них не распространяется, они самостийники, но вы-то у них авторитетом пользуетесь…

Леся зло и азартно сверкнула глазами.

— А если внезапно из пулеметов, как косой по траве, — чтоб после этого пусто и голо…

— Мы думали о городе, — сказал Свининников, — определенные планы у нас есть, но не такие конкретные… — И вдруг без всякой видимой связи спросил девушку:

— Вы из Киева?

— Вообще-то из Херсона, но в данном случае — из Киева. Да и детство мое там прошло.

— Как же, бывал, бывал… Даже свидания назначал у памятника святому Владимиру. Внизу, на Подоле.

— Видно, не очень были влюблены, если даже забыли, что памятник этот на Владимирской горке стоит…

— Прошу прощения, оговорился… Ах, Киев, Киев… Золото куполов, синь Днепра… Там мои лучшие годы прошли. Кстати, у вас в Киеве друзья есть? Могут оказаться

общие знакомые…

Леся назвала несколько фамилий. Действительно, нашлись и общие знакомые, и даже оказалось, что сестра одной из Лесиных подруг ходила к памятнику Владимира на свидания с юным студентом Свининниковым.

— А я тогда была маленькой и страшно завидовала тем, кто ходит на свидания.

Посмеялись: тесен мир. Шел мирный светский разговор, какой бывает у малознакомых людей, желающих больше узнать друг о друге.

— Как вы очутились в этих местах? — спросила Леся.

— В городе жил мой отец — очень уважаемый в здешних местах человек. Где он, я не знаю. В родительском доме сейчас большевистская ЧК заседает. Страшно подумать, что оплевано и уничтожено все, что было дорого… После фронтов подался к Петлюре, был ранен, думал отлежаться у отца — я еще не знал, что он вынужден был бежать отсюда ночью, как какой-нибудь каторжник. Приехал, а здесь никого… Затянулись раны, отлежался, ушел в степь, собрал лихих хлопцев, у которых есть о чем поговорить с красными, и айда саблей махать…

— Вот этой? — Леся указала на клинок, лежавший на скамье.

— О, у этой сабли богатая история! Я ее снял с убитого комиссара. Знатно рубился красный, если бы Гундосый не снял его из маузера, не одолеть бы в сабельной схватке. Комиссаровы пальцы прикипели к рукояти, пришлось отрубить. Но что за клинок! Восточной работы, древний, теперь такие не делают. Видно, во многих руках побывал, вспоен кровушкой…

Леся взяла оружие. Тускло сверкнула золотая чеканка на ножнах. Рукоять завершалась серебряной головкой сказочной птицы.

— Феникс… По преданию, сгорев, эта птица возродилась из пепла…

— Мы пройдем через любое пламя, чтобы победить, — очень серьезно сказала Леся.

В горницу заглянул адъютант.

— Вернулись наши. Все нормально. Дома комбедовцев выжгли, а самих в колодец отправили — испить водицы. Одному живот землей набили — пусть жрет нашу землю, — он грязно выругался.

Леся отвернулась к окну, смотрела, как прибывшие бандиты сгружают с тачанок узлы, какую-то утварь.

— Отбивались? — спросила она через плечо.

— Какое там… У них и оружия не было. Темнота деревенская.

Гундосый помялся: видно, хотел что-то сказать, да не решался.

— Ну что там? — резко спросил Свининников.

— Ребята обижаются… Давно ничего подходящего но брали — все горшки да ухваты. Надо бы эшелончик перехватить, а то разбегутся к добычливым…

— Все бы грабить, — вскипел Свининников, — а что великие идеи кровью захлебываются, так до этого никому дела нет…

Последние слова были явно рассчитаны на связную центра. Но она не поддержала атамана.

— Люди рискуют жизнью, и требование награды за риск вполне справедливо.

Она сказала это громко, так что услышали бандиты, топтавшиеся в сенях. Оттуда кто-то крикнул:

— Правильно скумекала, хоть и баба. Жалованья нам небось не платят.

— В борьбе издержек не избежать. И мы обязаны их компенсировать. А вот настраивать против себя местное население накануне сложной операции, вызывать озлобление не разумно, — тихо убеждала атамана Леся.

— Не понял, — у Свининникова портилось настроение. Не хватало еще, чтобы эта девчонка стакнулась с его головорезами, поучала его.