Эрнест Марцелл - Октавиус

В случае выигрыша пари каждый из подписавшихся ниже выплачивает господину Ричарду О’Ниллу сумму, равную пяти тысячам фунтов стерлингов, в трехдневный срок. В случае проигрыша пари господин Ричард О’Нилл в трехдневный срок обязан выплатить каждому из нижеподписавшихся сумму, равную пяти тысячам фунтов стерлингов. Назначенный смотрителем Роджер Галлахер получает от победителя сумму, равную десятой доле выигрыша.

С условиями пари согласны и ставим свои подписи:

„Оливер Стентон, Стивен Дрейк, Вирджен Батт, Георг Рингольд, Пауль Додсон, Ричард О’Нилл, Роджер Галлахер.

29 июля 1761 года“. »

Такой же точно лист лежал перед каждым из нас, включая самого Галлахера. Последний принес перед нами клятву берегового братства (он скорее бы соврал при исповеди, нежели посмел стать клятвопреступником в своих рядах), после чего я собственноручно завизировал все пять экземпляров, что точно так же сделали все участники пари. Каждый забрал свой экземпляр, после чего Галлахер приказал принести лучшего бренди и мы чокнулись за удачу.

Через час «Летучая рыба» практически опустела, хотя таверна закрывалась на пару часов лишь под самое утро, сейчас посетителей осталось удивительно мало. Додсон, Батт, Рингольд и Дрейк ушли один за другим, пожелав мне удачи. Последним ушел Стентон. На прощание он горячо пожал мне руку, и по его ужимкам было видно, что он уже заранее предвкушал выигранные у меня деньги. Я остался один. Длинноносый пожилой слуга с короткой седой косичкой невозмутимо протирал полотенцем стаканы на стойке, остальные посетители мирно занимались своими делами.

В моей голове бродили разные мысли, становившиеся все более и более мрачными, по мере того как алкогольные пары покидали меня. Не слишком ли я погорячился в своем рвении – кто знает, может, это будет вовсе и не таким легким делом, как представлялось вначале?

Ход моих мыслей нарушил длинноносый слуга, начавший убирать с моего столика. Я встал и направился прямиком к выходу из ресторана, когда увидел, как появившийся в дверях входа для прислуги Галлахер издали поднял, обращаясь ко мне, стакан виски. Недоуменно я подошел к нему.

– За вас, сэр, – сказал он, протягивая мне второй стакан. Я взял предложенное и хотел было чокнуться с Галлахером, но тот проворно отстранил руку.

– За это не чокаются, – проговорил он. Только тут я заметил, что этот субъект уже набрался так, что еле держался на ногах, поэтому лишь усмехнулся в ответ:

– На что это ты намекаешь, Роджер?

Вместо ответа он притянул меня к себе, аккуратно взяв за лацкан, и, обдавая потом и перегаром, тихонько прошептал:

– Жаль мне тебя, сынок. Нехорошее это дело. Эта девка погубит тебя. Я сам побаиваюсь даже в мыслях сделать то, что решил сделать ты наяву…

Тут он ткнулся головой в дверной косяк, и более от него невозможно было выведать ни слова. Сейчас лучше было не приставать к нему. Галлахер был большой любитель черных острот, особенно в пьяном состоянии, поэтому я лишь усмехнулся на его очередной пафос и, толкнув тяжелые створки дверей, вышел на улицу…

Дождь прекратился, но ветер не только не ослаб, а даже, наоборот, словно набрал еще большую силу. Со стороны порта над городом в ночном небе стояло колеблющееся далекое красное зарево. Похоже, что где-то был довольно сильный пожар – в воздухе явно ощущался запах гари. Я поймал извозчика, и тот подтвердил мою догадку.

– Горит несколько складов в доках, – сказал он. – Придется ехать в обход. Вся портовая дорога и прилегающие улицы забиты пожарными подводами и водовозными бочками. Боятся, что огонь может перекинуться на жилые дома, на ногах все портовые и военные отряды…

Вернулся домой я незадолго до полуночи. Ветреный июльский вечер, царивший за стенами дома, быстро выдул у меня из головы остатки алкоголя. Гордон как всегда открыл дверь, пропуская меня вовнутрь, но внизу я не застал более никого. Даже камин был погашен, и горело всего лишь несколько свечей в канделябрах на пустом столе посреди гостиной. Я немало был удивлен этому – обычно в данное время мы всегда ужинали, и я частенько приходил к середине трапезы, сразу садясь за стол. Но было похоже, что ужин в мое отсутствие даже не начинался. Это весьма озадачило меня, и я несколько секунд постоял на месте, оглядываясь и прислушиваясь, потом пожал плечами, и в недоумении повернулся к Гордону, следовавшему за мной. Этот отставной сержант Британских войск обладал какой-то поистине удивительной невозмутимостью. Казалось, что даже выстрел из тридцати двух фунтового орудия, произведённый над самым его ухом, ни на секунду не поколеблет его. Однако в данный момент он был явно чем-то взволнован– во всяком случае я в первый раз видел его в таком расположении духа.

Буквально сразу же после вашего отъезда к вашему отцу прибыл посыльный из порта– ответил тот: Он привёз какое– то срочное письмо. Сэр Джордж О’Нилл в сопровождении Якоба немедленно отбыл в порт. Он вернулся минут десять тому назад и был очень расстроен. Сейчас он с мисс О’Нилл находиться у себя…

Смутное предчувствие какой-то подкравшейся беды начало медленно овладевать мной. Однако отца я решил пока не тревожить, и, поднявшись по крутой деревянной лестнице на второй этаж, я вошел в свою комнату, после чего запер за собой дверь на ключ. Внутри стоял тяжкий и спертый воздух, я зажег светильник и приподнял раму. Прохладный воздух, ворвавшийся в помещение, заколыхал штору, неприятно шевеля волосы на моей голове. Присев к столу, я развернул вытащенную из кармана бумагу с распиской и, положив на стол, неподвижно уставился на собственную подпись. Пари. Сейчас я уже и сам жалел, что с пьяного пылу заключил его, однако в случае проигрыша у меня еще оставался шанс на спасение – женитьба. В случае выигрыша я не только рассчитался бы с этим мерзавцем Уильямсом, но и…

В дверь негромко постучали.

– Да, – сказал я, оторвавшись на миг от неподвижного созерцания бумаги.

– Сэр, – отозвалась Бета с той стороны обыкновенным своим глуховатым голосом, как всегда, лишенным всяких эмоций. – Спускайтесь ужинать. Вас ждут…

С этими словами она, не дожидаясь моего ответа, развернулась и начала аккуратно спускаться вниз. Отец мой всегда очень щепетильно относился к выбору прислуги, поэтому у нас в доме никогда не было молоденьких девчушек. По всей вероятности, он выбрал эту необычайно странную особу по чьей-то рекомендации. Она появилась в нашем доме года три тому назад, и взяла на себя большинство обязанностей по дому. В ее внешности не было ровным счетом ничего экстравагантного или особенного. Это была грузная, мешковато-неуклюжая женщина лет пятидесяти с лишним, с широким чуть рябоватым лицом, толстым носом и невыразительными серыми глазами. У нее были широкие бедра и массивная, тяжело колыхающаяся при ходьбе грудь – вот, пожалуй, и все, что можно было в ней отметить.