Эрнест Марцелл - Октавиус

Вскоре мы вклинились между льдинами, которые с высокого борта шхуны казались небольшими, – однако, сидя в шлюпке, мы словно среди айсбергов оказались. Вся эта огромная масса льда находилась в беспрестанном движении: колыхалась, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, перемещалась влево и вправо, скрипела, трещала, издавала громкое хлюпанье и глухое бульканье. Шлюпке приходилось протискиваться сквозь нее, отыскивая проходы и ежесекундно рискуя быть опрокинутой или затертой. Одни гребли, другие, в том числе и я, баграми и палками, а то и просто руками в рукавицах отпихивали льдины или протаскивали шлюпку вперед мимо них. Метью сидел, уставившись в бумаги Берроу, и держал в руке хронометр.

– Первая! – крикнул он, и тяжелый бочонок вывалился за борт – красный флажок высоко взметнулся вверх. Я весь взмок от пота, но продолжал отталкивать льдины, хотя снег попадал мне в рукавицы и руки основательно закоченели. Воздух спекся от сдавленной ругани.

– Вторая! – И очередной бочонок полетел за борт. – Навались! И р-р-раз!

– Третья! – Мы продолжали движение. Я уже потерял счет времени, и мне казалось, что этому ледяному хаосу конца-края нет, когда льдины неожиданно расступились и мы вырвались на открытую воду. Я с облегчением перевел дух – мы с превеликим трудом, но прошли сквозь затор, потратив на это дело не меньше четырех часов. Без сил я свалился на банку – перед глазами мелькали разноцветные круги. Метью с усмешкой протянул мне флягу с ромом, и глоток огненной жидкости придал мне сил.

– Эй, дамочки! – весело крикнул он матросам. – Чего приуныли? Вас ожидают на борту ром и веселье! А ну-ка – старую добрую песню запевай!

И, задрав голову вверх, он противно загнусавил старинную разбойничью песню:

– Пятнадцать человек на сундук мертвеца!..

– Йо-хо-хо-хо! И бутылка рому! – грянула команда, разом навалившись на весла. Шлюпка шла максимальным ходом к небольшому мыску. Метью вытащил пистолет и в такт песне размахивал им в воздухе. Слово «рому» он умышлено коверкал, произнося «рёмю!», отчего от песни у меня по коже пробегали мурашки, хотя я уже не раз слышал ее в ливерпульских кабаках.

– Они пожирали своих мертвецов!..

– Йо-хо-хо-хо, и бутылка рому!

– Жевали мослы их, пили их кровь!..

Действительно, ледяной фронт стоял слева и тянулся к невидимому отсюда берегу Канады, часть его, которую мы только что преодолели, занесло дрейфом в пролив (хотя не исключено, что там было какое-то течение). А справа была чистая вода, по которой, подобно парусам кораблей, спешащих в гавань, до самого горизонта двигалась армада бесчисленных льдин.

– …Глазами сверкал, как лесная сова!

– Йо-хо-хо-хо, и бутылка рома!

– И в хохоте страшном тряслась голова! – раздавалось в холодном воздухе.

«Вовремя вышли», – подумал я про себя, озираясь по сторонам.

– Пей, и дьявол тебя доведет до конца!

– Йо-хо-хо, и бутылка рома!..

– Табань! – заорал Метью, после чего вскинул пистолет и нажал на курок. Выстрел прогремел в воздухе, эхом шарахнул по расщелинам, гулко отразился от выступов и скал. Это был сигнал – в ответ до нас донесся глухой взрыв, через минуту – еще один, и еще. Вскоре из-за мыска показался идущий под брамселями «Октавиус», на палубе которого передвигались человеческие фигуры. На баке сверкнули красные вспышки и донесся треск мушкетных выстрелов, в тот же момент льдины по ходу движения судна взбучились и прогремел взрыв, поднявший вверх целый столб воды.

Все было очень просто: с бака стреляли из мушкетов (орудие не годилось для этого дела по целому ряду причин), целясь в красные флажки, в то время как судно аккуратно двигалось вперед по освобождавшемуся от разогнанных очередным взрывом льдин пространству, которое вновь быстро смыкалось за кормой судна. Тут нельзя было зевать, ибо малейшая задержка могла остановить продвижение, нельзя было и торопиться, чтобы не попасть самим под свой же взрыв – так что от Ситтона, стоявшего на баке, требовался максимум его капитанского умения и опыта в руководстве маневрами. Отбрасывая заиндевевшим форштевнем попадавшиеся на пути редкие льдины, судно шло вперед, команда стояла по обоим бортам, баграми и крючьями отталкивая вершины вновь подступавших льдин, от стрелков на баке требовалась железная выдержка, дабы сохранять меткость на качающемся корабле. Дэнис, Эрни и еще один из матросов перезаряжали их мушкеты. Несколько человек стояли на реях, Берроу что-то кричал с марса, показывая рукой вперед.

Через несколько минут корабль уже поворачивал на чистую воду, и на его реях развернулись все паруса. «Октавиус» вырвался из ледяной мешанины, и теперь под попутным ветром быстро двинулся в нашу сторону.

– Весла на воду! – крикнул Метью и повернул румпель на румб к востоку. Шлюпка по касательной быстро пошла на сближение с кораблем, который, отойдя кабельтовых на три от кромки плавучего льда, зарифил паруса, ожидая нас. Через тридцать минут мы были уже на борту. Я промерз до костей и еле держался на ногах, но, несмотря на это, долго еще стоял на юте, пристально глядя на уходящие угрюмые берега островов Канадского Арктического архипелага, за дикой природной стихией которого осталась победа над всем математическим гением человеческого разума.

Обед, приготовленный руками Элизабет, на время маневров заменившей на камбузе кока, придал мне силы, но душевного упадка не подняла даже изрядная порция рома и похвала Метью, из которого доброе слово подчас невозможно было вытянуть и клещами. Обед в каюте, состоявший из маленького куска вареной медвежатины и небольшой порции каши, прошел в полном молчании.

– У нас практически не осталось пороха, – сказал Метью. – Все извели на бомбы. Охотиться придется теперь крайне аккуратно…

– Если что, попробуем поставить ловушки на птиц или ловить рыбу, – сказал Берроу. – Но нам нельзя останавливаться. Если только не заметим медведя на льдине – тогда нужно бить наверняка…

Вырвавшийся из ледяной ловушки «Октавиус» стремительно шел на северо-восток.

«12 сентября 1762 года. Идем во льдах. В три часа ночи от пневмонии скончался матрос Вордер. Отмечено существенное понижение температуры. Днем столбик термометра не поднимается выше 0, ночью температура опускается до -20° F. Наблюдается постоянное обледенение корпуса и такелажа. Команде приходится постоянно сбивать ледяные наросты. Количество дрейфующих льдов увеличилось втрое. Вынуждены отклониться от первоначального курса до 72-й параллели с. ш. Ветер северный, умеренный, временами идет сильный снег. Видимость плохая…»

Снег крупными хлопьями падал из темноты морозной ночи на поверхность воды и не сразу таял, продолжая некоторое время держаться на ней, напоминая миниатюрную каравеллу с причудливо распущенными белыми парусами. «Октавиус» был весь белый от снега, и высоко на реях он лежал в темноте, как на ветках какого-то диковинного дерева в лесу. Со снастей свешивались сосульки, железо блоков заиндевело, палуба и надстройки в свете единственного фонаря на шкафуте сверкали от инея. Было чрезвычайно холодно – несмотря на длиннополую меховую шубу, укрывавшую меня с головы до пят, и уэльский парик, мороз ощутимо кусал меня за нос и щеки, а борода с усами покрылись сосульками. Нас окружали угрюмые льды и многочисленные айсберги, между которыми мы шли уже больше недели. На палубе не было ни души – только на юте виднелась заснеженная фигура рулевого, также с головы до ног укутанного в шубу, из глубины капюшона которой шел легкий пар от дыхания, да на баке неподвижно замерли два силуэта впередсмотрящих…