Лев Кассиль - Чаша гладиатора

— Нормальная, — забулькал несчастный, так как нечаянно опустил подбородок.

— А что это там плавает все около тебя?

— Яй-ц-ц-цо… — Зубы у Сени так и цокали.

— Это, навергное, утиное, — не спеша размышлял вслух Пьер. — Вряд ли здесь будет кургиное. Это утка, навергное, снесла. А ну, погони его ко мне, я тебе сргазу скажу — кургиное или утиное. Утиное, оно обычно есть немножко… он… немножко плю гран… кргупнее и чуточку пргодолговатее и скорглупка немножко шергшавая…

Неизвестно, сколько бы времени еще Пьер продолжал толковать о различии между куриными и утиными яйцами, но вдруг голова его слушателя ушла под воду и тотчас появилась с громким бульканьем. Сеня отчаянно отплевывался.

— Нырять учишься? — спросил Пьер. — Надо уши пальцами зажимать и ноздри.

— Пьер, — вдруг тихо взмолился Сеня, — я что-т-т-то никак не выйд-д-д-ду. — Тут спасительная мысль пришла ему в голову, неукоснительно уходившую под воду. — У меня судорога. — Сеня слышал не раз о том, что судорога случается даже и у самых лучших пловцов и признаться в этом совсем не предосудительно.

— О-о-о, судоргога — это очень плохо. Ложись сразу на спину, — скомандовал Пьер, — и уколи себя в икру, если у тебя есть булавка.

— Я без булавки плаваю, — признался совсем уже безнадежным голосом Сеня.

— Напргасно, совершенно напргасно, — поучительно прокартавил Пьер, — в пргохладной воде лучше купаться, всегда имея при себе булавку на всякий случай. Воткнул бы в пояс тргусов. Что, она тебе плавать бы помешала? Ты, между пргочим, осторгожней, если судоргога. Тут глубоко и может дно затягивать. — Пьер шагнул к самой кромке воды. — Ох, тут скользко как! Давай на всякий случай ргуку.

Сеня изо всех сил уцепился за руку Пьерки, чуть не стащив его в воду. И тот, видно, почувствовал, что дело неладно. Он стал очень серьезным.

— Дергжись кргепко, Гргачик, — проговорил он. — Не тргусь.

Он помог Сене вскарабкаться на берег. Пьеру пришлось тащить его изо всех сил, так как Сеня совсем ослаб. Собравшись в комок, обхватив свои трясущиеся плечи ладонями, Сеня присел на корточки и тихонько попросил:

— Т-ты никому не рассказывай, ладно?

— Какой ргазговорг, — ответил Пьер.

— А то неудобно.

— Еще бы! Дежургный, — понял его Пьер.

— Спасибо тебе, — продолжал Сеня. — Я бы сам в жизни не вылез.

— Чего там спасибо. Пустяки. — Пьер помедлил и принялся обеими руками растирать задрогшую спину Сени. — На контргольной ргассчитаемся — тоже поможешь вылезти.

И они вернулись в школу, где все давно уже спали.

Мог ли он после всего этого не послать решения задачки Пьеру, а заодно уж и Ремке Штыбу во время контрольной? Он понимал, что это не очень-то хорошо. Не такое пионерское поручение давали ему. Но ведь приз надо было выиграть. Ксана, как казалось Сене, не пережила бы, если бы приз имени ее отца с первого же раза ушел в, другую школу. Да и как было не помочь Пьеру, у которого, когда он оглянулся со своей парты на Сеню, было такое выражение, которое, должно быть, бывает у тонущего, пытающегося выкарабкаться из воды человека. Сеня не знал, какое выражение лица было у него самого в ту ночь, но он теперь хорошо понимал, что испытывает человек в подобном положении…

Пьер получил за контрольную пятерку. А Ремка, тот даже при готовом решении не мог заработать больше тройки, — такую мазню развел в задаче. Но тройка эта все-таки была уже отметкой, при которой допускали в команду эстафеты. Теперь надо было выправить обоих бегунов по литературе. И у Пьера и у Ремки одинокие четверки и кучковавшиеся тройки перемежались двойками. С такими оценками неумолимая Ирина Николаевна не допустила бы ни того, ни другого к участию в состязании. Дело могло спасти домашнее сочинение, которое задала всему классу Елизавета Порфирьевна. «Моя любимая книга» — такова была тема. Хуже уже нельзя было придумать. Любимые книги! Легко сказать!.. Пьер читал до приезда в Сухоярку главным образом детективные романы.

Хорошенькое будет дело, если он принесет Елизавете Порфирьевне сочинение, в котором будет утверждать, что его любимая книга «Приключение кровавого Фантомаса», «Любовь на дне ада» или «Убийство в полночь». Что касается Ремки Штыба, то ему уже сама постановка вопроса казалась издевательской. Самая любимая книга? Он вообще терпеть не мог книг. Ему приходилось кое-что читать по обязанности, но любить это занятие казалось ему делом недостойным настоящего парня. Если бы хоть еще насчет кино спросили.

— Ну в конце концов, — обратился Сеня к обоим приятелям, когда уже приближался срок сдачи домашних работ, — «Молодую гвардию» в кино вы же видели?

— Ну, видел, — сказал Ремка. — Это как одна там дроби бьет, цыганочку танцует, Любка?.. А на самом деле она против фашистов действует?

— Вот, вот, это самое!

— Это можно, — сказал Ремка. — Пиши, что это моя любимая.

— Ну, а ты? — обратился Сеня к Пьеру.

— Жюля Верна можно? — спросил Пьер.

— Конечно, можно.

— Ну, тогда это пусть будет «Дети капитана Гранта», — согласился Пьер.

— Стой! Это и я тоже в кино видел, — откликнулся Штыб. — Ты лучше мне пиши про это.

— Нет уж, — сказал Сеня, — ему простительно, он недавно к нам приехал. Вот пускай и пишет про Жюля Верна. Тем более, что француз.

— Нет, писать это ты будешь, — уточнил Ремка.

— Я тебе помогу, Пьер, — попытался было вразумить товарища Сеня, — но пиши сам. А то ведь будет заметно. И потом лучше бы сразу уж про три книжки. Они ведь друг с дружкой связаны — «80 тысяч лье под водой», «Дети капитана Гранта» и «Таинственный остров».

— Я «Таинственный остров» уже немножко забыл, — сказал Пьер.

— Ну, я тебе напомню. Помнишь, как они на острове оказались и там им все время кто-то помогал, спасал их, а оказалось, это капитан Немо.

— Давай, давай про них, — милостиво согласился Пьер. — Я вообще морское люблю. Пиши.

Сначала Сеня еще пытался как-нибудь вдохновить обоих своих подопечных, чтобы они самостоятельно сделали домашнюю работу. Ничего не получилось. Пьер хотя и старался, но никак не мог связать воедино мысль о трех книжках. А Ремка Штыб нес такую околесицу, что и слушать было тошно, а не только читать это на бумаге. Чтобы не тратить попусту время и покончить с грызущими его укорами совести, Сеня постарался представить себе на минуту лицо Ксаны в том случае, если приз достанется другой школе… И как только представил себе это, то махнул на все рукой. Попросить Сурика Сеня не решался. Не следовало его путать в это сомнительное предприятие. Тут дело, что говорить, не очень-то красивое. И скрепя сердце, просидев три дня по нескольку лишних часов в классе после уроков, Сеня сам написал сочинение для обоих. Велел им переписать за воскресенье. Тем более, что шестому классу разрешили с субботы до понедельника побыть на «большой земле» — дома у своих: там удобнее было незаметно переписать работу.