Лев Кассиль - Чаша гладиатора

Из медальона, врезанного в плиту, глянули в упор на Артема знакомые большие темные, широко и слегка вкось расставленные глаза. И разом узнал Артем и этот не принимающий никаких уверток взгляд, и тонко вырезанные крылья носа, и решительную, плотную складку губ, и глубокую ложбинку немного выставленного вперед подбородка. Он!..

« Неизвестный русский командир партизанской группы. Действовал под именем Богритули, — прочел Незабудный. — Геройски погиб 28 октября 1944 года в районе Альфонсинэ».

Дальше шли врезанные в мрамор строгими, прямыми буквами строки эпитафии:

Сомнений не оставалось. Это был тот самый человек, которого отбил у гитлеровцев и принес израненным к себе в каморку Артем Незабудный, И опять что-то невыразимо знакомое как бы всплыло на мгновение в чертах человека, запечатленного на фотографии. Так неуловимо ускользает вот-вот уже готовая зазвучать в памяти мелодия где-то давно слышанной песни… Артем стоял и раз за разом от начала до конца перечитывал и перечитывал строки, выбитые в мраморе. «Вот, безымянным погиб, — думал он, — но даже смертью и то своей земле родной славу дал. А я, живой, именитый, а при жизни безродный…»

Незабудный опустился на колени, осторожно горстью сгреб немножко земли с могилы в расстеленный на траве носовой платок и завязал его, как ладанку.

Когда Артем поднялся, он увидел старого, одетого во все черное человека.

— Знал ли лично синьор храброго Богритули? — спросил старик. Это был служитель кладбища. Незабудный кратко рассказал ему, что встречал когда-то человека, лежащего под мраморным надгробием, но кто он и откуда родом, ему неизвестно. Хотелось узнать подробности гибели храброго Богритули, с которым так удивительно и так до обиды ненадолго связала его судьба. Но служитель сообщил, что никаких подробностей о Богритули никто не знает. Известно только, что это бывший русский командир, попавший тяжело раненным в плен и угодивший в лагерь смертников. Там он поднял восстание и организовал дерзкий побег. Потом его снова изловили, и он еще раз ушел из лагеря, сколотил большую группу партизан и долго наводил смертный ужас на оккупантов по всей Тоскане и Эмилия. Когда гитлеровцы хотели предать огню и смерти население одной из деревень за помощь партизанам, Богритули со своими товарищами пробился на помощь и держал оборону до тех пор, пока последняя женщина с ребенком не оставила селение. Он дал возможность спастись всем жителям — и старым и малым — и только тогда снял свой пулемет, которым прикрывал отход женщин и детей. Здесь его и настигла пуля гитлеровцев.

И еще сказал служитель генуэзского кладбища, что тело Богритули несли сотни километров по очереди жители итальянских сел, как эстафету, передавая из деревни в деревню. Вот и похоронен теперь неизвестный русский храбрец партизан, скрывшийся под именем Богритули, в самом почетном месте старого генуэзского кладбища Стальено.

— Мольто корадже! (Очень смелый!) — повторял старый служитель. — Мольто корадже!..

Артем вернул билет в порту и задержался тогда на несколько дней в Генуе. Он разыскал бывших партизан из «АНПИ» — Национальной ассоциации партизан Италии, попробовал навести у них справки о таинственном Богритули. Все рассказывали ему о подвиге русского партизана, но никто ничего не мог сообщить о его происхождении, никто не знал о настоящем имени его. Кто знает, может быть, он был грузином и такова была его подлинная фамилия — Богритули? Нечто похожее слышал когда-то Артем.

Каждый день он приезжал на Стальено. И всякий раз заставал там у мраморного надгробия Богритули ворохи свежих огромных белых генуэзских хризантем. Чьи-то неведомые руки приносили цветы на могилу русского партизана.

— Может быть, вы знаете хоть, кто приносит эти цветы? — допытывался Незабудный у знакомого уже смотрителя.

— Кто? Вы хотите знать — кто? Люди, синьор! Благодарные люди. Их много, этих людей, в сердцах которых всегда будет жить память о храбреце, что лежит здесь. Мольто корадже, мольто корадже!

Пришла было Артему мысль найти православного священника и отслужить поминальную молитву за погибшего. Но усомнился Человек-Гора. «Ведь, поди, коммунист был, вряд ли бы попа звал. Что же я против воли покойника пойду. То не дело».

Он добрался через Ниццу в Париж и прозябал там несколько лет. Тренировал молодых борцов в спортивной школе. Но, еще стоя на могиле Богритули, он молча поклялся себе во что бы то ни стало вернуться в свои родные края, разыскать близких героя и отдать им вместе с бережно хранимой запиской землю с могилы в Генуе.

Артем Иванович и раньше осуществил бы свои намерения, но жил он в последнее время не один. До этого долгие годы он мыкался в полном одиночестве. Короткое время была у него жена, молодая красивая шведка из труппы циклистов акробатов на велосипедах. Но еще до войны она ушла к богатому американскому импрессарио, старше ее лет на тридцать пять. Измученный одиночеством, Незабудный подобрал в приюте для детей так называемых «перемещенных лиц», вызволил из сиротства одну живую душу и твердо решил вернуть ее Родине. Это был сынишка русской женщины, которую знавал Артем Иванович. Она вскоре умерла от чахотки в одном из парижских госпиталей. Мальчишка оказался в приюте без рода, без племени… Петя, или, как он уже привык, Пьер Кондратов.

Нелегко было вырвать его из приюта, над которым шефствовало какое-то американское филантропическое общество, уже готовившееся переправить мальчика за океан. Очень сложные отношения царили в мире людей, по тем или иным причинам и в разное время оставивших Родину. Те, кто принадлежал к кругам белых эмигрантов, покинувших страну в первые годы революции, считали, что грехи их перед Родиной за давностью лет большей частью прощены. Большинство из них и правда относились к Советской стране с постепенно нарастающим уважением. Они искренне презирали и ненавидели фашистов, гордились победой русского оружия. Как они выражались, Советская Россия выполнила свою историческую миссию — «славянский щит опять спас Западную Европу от тевтонского меча и рабства». В этих кругах многие жили надеждой снова вернуться на Родину особенно молодежь, уже выросшая на чужой земле и свою в глаза не видевшая. К так называемым «перемещенным» они относились с нескрываемым осуждением и старались не якшаться с ними.

Среди «перемещенных» было очень много всевозможного сброда, человеческого отребья, вынужденного скрываться от справедливого гнева и суда родной земли. Но было тут и немало несчастных, случайно захваченных черным вихрем второй мировой войны. Отринутые злосчастно сложившейся судьбой от всего, что им было родным, они в то же время старались держаться подальше от белоэмигрантов, считая их буржуями, аристократами и чуждым для себя элементом.