Владимир Казаков - Тревожный колокол

В льдистом тумане, как тень, пересек бетонку вертолет.

– Богунец из города, – сказал Руссов.

– Ноль восьмой, чего везешь? – спросил по радио Комаров.

– Сплошной дефицит: два ящика детских сосок, дивчину, инспектора и замполита, – прозвучало в наушниках. – А кто интересуется?

– О пассажирах позаботься. Конец связи, я первый! – сухо ответил Комаров.

Неспокоен в кресле пилота Руссов – ждёт не дождётся, когда мгла откроет шестой красно-белый бакен на кромке взлетной полосы. Ждёт когда можно будет не торопясь подать вперед рычаги управления турбинами и слушать, как свист густеет, набирает силу. будто медленно открывается ревущая пасть огромного зверя. А потом…

– Федя, вынь шило из парашюта, удобнее сидеть будет! – улыбнулся пилоту Комаров.

Руссов покосился на улыбающегося комэска 2 2 комэск – командир эскадрильи , ничего не ответил на шутку, прилепил широкие ладони к коленям и замер. Снова посмотрел на Комарова и про себя в который раз подивился худобе своего командира. Кости плеч, будто вешалки для кожаной куртки. Сидит, острыми коленями подпирает подбородок с окладистой пышной бородой.

– Радиобуй не забыли?

– Заряжен и проверен. В бомболюке, – ответила комэску Лехнова. Увидев на светофоре блеск огня, Руссов воскликнул:

– Сейчас зеленый!

– Пока желтый, – тихо ответил по СПУ 3 3 СПУ – самолетное переговорное устройство. Комаров. – Не торопись… Вот теперь взлетай.

Под рев турбин дрожащая бетонка оттолкнула самолет, и он круто полез вверх.

А через несколько минут, оторвав взгляд от экрана метеолокатора Лехнова предупредила о грозе.

– В наших широтах? – усомнился Руссов. – В сто лет раз!

– И все же впереди грозовая туча. Если будем обходить, цель под нами откроется позже на двадцать восемь-тридцать минут, – подсчитала Лехнова.

– А кто это нам назначил время выхода? – спросил Руссов.

– Беда назначила… – тихо ответил Комаров.

– Обойдем, Батя?

– Вперед! Вы не возражаете, Галина Терентьевна?

– Нет, но очень боюсь.

– Я тоже.

Самолет срезал первый бок облака. Потом вошел в следующее, мощное, и вроде бы остановился в грязно-молочном крошеве. Быстро темнело вокруг. На экране пеленгатора гроз часто замигал яркий острый лучик. Комаров ощупал замки привязных ремней.

Кабину ослепила мокрая ночь. Самолет вздрогнул еще раз и затрясся, загромыхал. Длинные голубые искры лизнули фонарь пилотской кабины, разбежались по металлическим переплётам, и на концах крыльев, казавшихся чёрными, замерцали короткие кроваво-голубые сполохи. Светящиеся капли стекали к законцовкам консолей 4 4 консоль – крыла часть крыла от его конца до фюзеляжа. , там собирались в яркий комок и отскакивали белыми искрящимися пучками.

Федор Руссов крутил непослушный штурвал, стараясь выдержать курс, и ему казалось, что скрипят не дюралевые ребра машины, а его собственные. Струйки пота вырвались из-под шлемофона, поползли по черным бровям. Комаров потянулся к нему, вытер платком пот. Руссов благодарно кивнул, но не обернулся: взгляд прилип и не мог оторваться от приборов.

Вверху, на правой стороне кабины, вспыхнула красная лампочка, в наушниках зазуммерило. Тон звука быстро поднялся до свиста.

– Тысяча вольт на сантиметр! – повернув бледнеющее лицо к пилотам, закричала Лехнова и указала пальцем на мерцающие крылья.

Самолет ударила лавина капельной воды и кристаллического льда, то черная, то ярко-белая, как взрыв. Что-то треснуло под приборной доской, и в кабине резко запахло озоном.

Руссов ни разу в жизни не проходил мощного грозового облака, но понимал, что положение аховое. Их шестидесятитонный разведчик для такой стихии просто игрушка. Машина может вызвать на себя концентрированный удар молнии, и тогда… Комаров опять хотел стереть горячую липкую водицу со смуглого, окаменевшего лица Руссова, но их тела рванулись вверх, привязные ремни больно обжали плечи, не дав повиснуть под потолком кабины.

Секунды падения быстро пожирали высоту. Удержать машину не было сил. Волчком крутился силуэт самолета под стеклом авиагоризонта, и штурвал, выламывая руки пилотов, бился об упоры. Голубые огни слизнуло с консолей. Захлебнулся вой грозомера в наушниках. Руссов падал с чувством обреченности, как падают в пропасть во сне.

– Правый остановился. Запускай! – услышал он глухой, какой-то нереальный голос Комарова и, подчиняясь ему, не осмысленно, автоматически потянулся к кнопке запуска двигателя.

Самолет ударился о восходящий поток воздуха и, будто всхлипнув от напряжения, резко рванулся вверх. Руссову казалось, что он превращает в блин подушку сиденья. Тяжелая голова ушла в плечи, потекло серое, черное время…

Потом что-то царапнуло его лицо. Приоткрыв глаза, он увидел перед носом платок, голубой в желтую крапинку, твердые пальцы зажимали и отпускали ноздри, будто предлагая высморкаться. С негодованием оттолкнул руку Комарова, укоризненно посмотрел в его смеющиеся глаза.

– Отвык ты, богатырь, от перегрузок. – Комаров платком вытер свой мокрый лоб. – В сон тебя бросает и слезу выжимает …. Глянь, каким молодцом Галина Терентьевна держится!

Лехнова без кровинки в лице потрясла головой, будто стряхивая одурь, и попыталась улыбнуться бодро:

– Вышли на боевой курс, мужики!

Самолет выбросило в воронку хорошей погоды, предсказанной синоптиками. В циклонической пляске над точкой низкого атмосферного давления закрутились холодные ветры Баренцева моря. Чем выше, тем неистовее ветер, шире пробитый в непогоде круг. А в горле воздушной воронки, диаметром миль пятьдесят, сизый, бурлящий волноворот. В нем – белый плот-мишень и черная, глянцевая от воды коробка буксира.

Почти отвесно упал к морю самолет и на бреющем полете несколько раз прошел рядом с судном. «Крепкий» потерял радиоголос, и с открытого капитанского мостика привязанный к ажурным перилам матрос репетовал флажками: « Нуждаюсь в медицинской помощи !»

– Галина, бросай буй!

– Есть! – быстро ответила Лехнова.

Из раскрытых створок бомболюка выпал в море радиобуй. Похожий на обтекаемую торпеду, он почти без всплеска врезался в белый гребень волны. На втором заходе летчики увидели, как его красная головка ныряет среди волн.

– Слышно? – спросил Комаров.

– Радиобуй начал подавать сигналы, – доложила Лехнова и показала на ожившую стрелку второго радиокомпаса. – Сильный, хороший сигнал, вертолеты смогут поймать его километров за семьдесят.

– А пройдут по ветру? – усомнился Комаров.

– Над буксиром не более двадцати пяти, а по маршруту самописцы зафиксировали до сорока метров в секунду, товарищ командир.

– Домой!.. После посадки вам отдыхать.