Вландрий Геклов - В гостях у странной сказки

Россия, 2000-ые. ПЕРЕстройка уже отгремела, ПЕРЕдел и ПЕРЕстрелка в разгаре, ПЕРЕкличка ещё впереди.

Иван Петрович Семёнов– провинциальный российский интеллигент; достойный наследник гайдаевского Шурика.

Серафим Евграфович Семирамидский– чокнутый профессор; в смысле гениальности и феноменальной рассеянности, достойный конкурент жюльверновского Паганеля.

Илья Муромец– былинный богатырь.

Кощей Бессмертный– сказочный персонаж.

Вовочка– персонаж позднесоветского школьного фольклора.

Баба-Яга– фольклорный элемент.

Колян (он же Патрон) – злоумышленник № 1.

Штопор– злоумышленник № 2.

Степан Бутербродов– старший лейтенант милиции.

Всякое совпадение с реальными лицами и событиями – не более чем преднамеренная случайность.

Хотите – верьте, хотите – проверьте, но эта удивительная, фантастическая, я бы даже сказал, фантасмагорическая история, полная захватывающих приключений и невероятнейших происшествий началась в обыкновенном провинциальном… медвытрезвителе.

Да-да, не удивляйтесь, уважаемые читатели. Именно в стенах этого, если так можно выразиться, лечебно-оздоровительного заведения (чьим гостем, возможно, доводилось бывать и вам) завязался клубок диковинных событий, коренным образом перевернувших не только жизнь героя сего повествования, но и ход всей мировой истории.

Нет, вы не подумайте, будто герой наш какой-нибудь пропащий пьяница, или, не приведи Господи, алкоголик. Вовсе нет. Просто так получилось, что…

Впрочем, постойте. Давайте обо всем по порядку…

Тонкий солнечный луч сверкающей спицей пронзил засиженное мухами оконное стекло и, отразившись в мутном треснувшем зеркале, юркой белкой проскакал по стоящим в шахматном порядке панцирным кроватям.

Прыг-скок,

прыг-скок,

прыг-скок.

Не ведая преград, бойкий зверек солярной породы шустро вскарабкался по обшарпанной, видавшей виды этажерке, ловко перемахнул с неё на выкрашенную в цвет морской капусты тумбочку, а уже с оной стремительно десантировался прямиком на макушку расположившегося в дальнем углу человека.

Обладатель углового койко-места никак не отреагировал на вторжение непрошенного гостя. Он мирно спал, изредка издавая громоподобные хрюки и руладообразные чваки.

Неугомонный солнечный грызун осторожненько соскользнул с темечка, повис на оттопыренном ухе золотистой клипсой, затем, хохмы ради, лизнул хрюкающе-чвакающего спуна в поросшую жесткой каштановой щетиной щёку. Никакого результата. Тогда огненно-рыжий хулиган принялся щекотать упрямому соне ноздри. Опять-таки безуспешно. Оставалось последнее средство, и оранжевый озорник не отказал себе в удовольствии им воспользоваться. Он ухватил дрему за длинные белесые ресницы, оттянул хорошенько веки и выверенным движением залихватски полоснул лежебоку по глазам солнечной бритвой…

Иван Петрович Семёнов вскочил, что ужаленный. Сон как рукой сняло.

Не по-осеннему яркое солнце слепило, словно электрическая лампа на допросе у следователя НКВД. Перед глазами плыли радужные круги, голова гудела, точно огромный колокол, в который что есть мочи колотил небезызвестный нотр-дамский горбун. В горле пересохло, а во рту будто кошки, извиняюсь, нагадили. Порой Ивану Петровичу казалось, что кошкам явно пособляли собаки, а, возможно, даже и мыши с голубями.

– Где я? – Семёнов ошалело оглянулся по сторонам.

Пол. Потолок. Четыре стены, выложенные некогда белым, а ныне – желтоватым в разводах кафелем. Задранная невесть на какую высоту узкая бойница единственного, почему-то зарешеченного, окна. Застеленные казенным проштампованным бельем панцирные кровати. Этажерка времен, уж коли не очаковских, и не покорения Крыма, то наверняка эпохи передачи Таврического полуострова Украинской ССР. Пошедшее паутиной микроскопических трещин зеркало, подозрительной расцветки тумбочка и шаткий, не вызывающий абсолютно никакого доверия табурет. Вот и вся вам обстановочка. М-да…

Гробовая тишина и еле уловимый запах хлорки придавали и без того убогому, малоуютному помещению похоронно-траурный вид.

– Неужели я почил в бозе и меня, то есть мое бренное тело, поместили в морг?!

Ивана Петровича аж передернуло от такой совсем не радужной перспективы.

Взгляд кандидата в покойники хаотично, подобно пуле дум-дум, метнулся по скудно обставленной комнате в поисках опровержения ужасной догадки. После третьего циркумкроватного осмотра взор Семёнова зацепился за выцветший от времени плакат с изображением огромной водочной бутылки. Внутри великанской посудины художник (эдакий наследник Кукрыниксов) изобразил сидящего в позе роденовского мыслителя человека с морковно-красным носом. Черты лица узника стеклотары страшно исказились от непомерного мысленного напряжения. По замыслу автора композиции, морковноносый арестант стоял (или все-таки сидел?) перед поистине гамлетовской дилеммой: «Пить или не пить?». Аккурат над бутылочным горлышком безвестный плакатист размашисто вывел: «Пьянству – бой!».

– Фу ты! – облегченно вздохнул несостоявшийся усопший и, обмякнув, словно сдувшийся аэростат, повалился на подушку. – Кажется, я знаю, где нахожусь. Я в…