Андрей Дмитрук - Золотой маятник

Артист ничего не понимал в человеческой внешности. Так, он понятия не имел, что Эльвира стройна и красива; он только чувствовал в ней сильную самку-вожака, строгую и ласковую, ту, которой нельзя не подчиняться и которую нельзя не любить. Подобным образом не увидел Бонго и человека с раскалённым взглядом. Разве что отметил про себя: самец, невелик ростом и хил; в честной борьбе не продержался бы и минуты…Но зато узнал главное: мысли этого самца ужасны, и предмет ужасных мыслей – он сам, Бонго! Мало того: человек, замысливший злое, не одинок; за ним (далеко, грозно) маячит кто-то, неизмеримо более опасный. У того, дальнего, целое стадо подобных злых людей в подчинении… А зачем им всем Бонго? Ответа нет. По крайней мере, определённого. Чудится что-то… некое тайное место, где ему готовят несказанную муку… готовят какую-то особенную неволю, внутреннюю!

Всё расплылось, остался лишь дикий страх. Но Бонго и представить себе не мог, как это он ослушается и подведёт Эльвиру; не смел он также обидеть добрых людей, от души смеявшихся и хлопавших ему. Поэтому артист не рванул на всех четырёх с манежа, как ему сейчас больше всего хотелось. Довёл номер до конца. А когда оказался под куполом, невольно ещё раз глянул на того, источавшего ужас. Но в плотно занятых первых рядах зиял пробел; ряд задранных лиц прерывался квадратом пустого сиденья.

Человек ушёл. Но Бонго был уверен – не навсегда. Так прадеды его чувствовали тайное кружение леопарда вокруг деревьев, где кормилась семья.

– Господи, чепуха какая! Почему они не могут заказать шимпанзе обычным поставщикам? Скажем, тому же Диасу? Его ребята отлавливают зверьё даже в национальных парках…

– Диас!.. – Маленький жёлчный Кромарти подошёл к окну, с большой высоты глянул на проспект, обставленный такими же башнями, как та, где находился офис их агентства. Обернувшись к Ленгу, покачал головой: – Мартышки Диаса, брат, годятся только для ресторанов, где гурманы едят обезьяньи мозги. Точнее, их мозги годятся только для еды… Насколько я понимаю, здесь всё дело именно в мозге. Фитцпатрик темнит, понятное дело, но я всё-таки уразумел: этот шимпанзе особенный, на нём собираются ставить опыты. Да ты бы посмотрел на него на манеже! Честное слово, это не дрессировка, это дружба и сотрудничество. А девочка с ним – чудо! Синеглазая блондинка, стройная, как свеча…

Полный, добродушного вида Ленг курил и улыбался, платком вытирая залысины, – ему и при кондиционере было жарко. Он знал цену восторгам друга. Тот рьяно ухаживал за женщинами, но при необходимости мог из галантного поклонника разом превратиться в мастера «допроса с пристрастием»…

Ленг спросил:

– Как ты думаешь, сколько заломит директор цирка? Я думаю, если учует, как нам нужна его макака, – устанем писать ноли в чеке! Хотя – Нортон не обеднеет…

Плюхнувшись в кресло, Кромарти помотал гладко причёсанной головой:

– Я опасаюсь другого. Отказа! Знаешь, в маленьких цирках каждое животное – член семьи. Есть такие люди, которых и деньги не берут. Та же блондиночка расплачется, и…

Ленг хохотнул, доставая следующую сигарету из пачки, вставленной на столе в медную подставку.

– Ну, значит, судьба твоя, брат, – идти к Диасу! Один шимпанзе похож на другого.

– Нет, не судьба, – процедил сквозь зубы Кромарти, и глаза его расширились. – Не судьба, дружище. За подмену нас с тобой – ох, как не пощадят! – Он наклонился поближе к партнёру. – Нортона, брат, знают все, но не каждый знает, что «крёстные отцы» любых мафий – в сравнении с ним ученики воскресной школы… Если бы обезьяну можно было просто купить, он бы послал за ней клерка. И помельче, чем Фитцпатрик. Они предвидят отказ, потому нас и наняли. Так что готовься к делу, милый Крис…

Однажды наш с вами далёкий предок выпрямился во весь рост, стоя на задних лапах. Взор его разом охватил всю ширь горизонта, впечатления хлынули потоком, быстро развивая и совершенствуя мозг. В то же время освободились передние лапы, достаточно ловкие у больших приматов…

Отчего и как произошли эти чудеса, учёные спорят со времён Дарвина и по сей день. Одни полагают, что пра-человек бродил по земле, постепенно обучаясь пользоваться орудиями труда, – и чем чаще он брался за эти орудия, тем решительнее опора тела перемещалась на задние конечности. Другие считают, что наши предки овладели прямохождением вынужденно, спустившись с деревьев, – возможно, из-за неких климатических перемен, погубивших леса. Дескать, оказавшись в степях с высокой травой, пращуры попали в зависимость от местных хищников – и, чтобы как-то уравнять шансы, стали подниматься на задние конечности и смотреть поверх травы… Третьи, склонные к парадоксам, знатоки утверждают: мол, протолюди были плавающими, рыбоядными – и волей-неволей поднимали головы над мелководьем. Потом море отступило, а протолюди так и остались – стоящими на задних лапах…

Ныне наиболее доказанной считается гипотеза о древесном, «лазающем» прошлом человечьих пращуров. То есть, они жили на высоких «этажах» тропического леса, подобно нашим современникам – человекообразным обезьянам, и там развили свои руки, а вслед за ними интеллект. (Вспомним старинное изречение: «Рука – учитель и слуга мозга».) Но на кого же более всего походил этот косматый древолаз? На гориллу, орангутанга, шимпанзе, гиббона?..

Ближе всего к человеку, анатомически и физиологически, стоят горилла (Gorilla gorilla) и шимпанзе (Pan troglodytes). Но когда зоологи сравнили строение их передних конечностей, – оно оказалось совершенно разным! По словам одного из эволюционистов, движения гориллы напоминают… шаг слона, а громадные руки практически не сгибаются! Обезьяны-гиганты опираются при ходьбе на фаланги пальцев; как из такой позы поднимешься и освободишь кисти рук?! Да и ходят гориллы главным образом понизу, редко забираясь на деревья.

Другое дело – шимпанзе! Эта обезьяна легко и ловко лазает по деревьям – до самых «верхних этажей» джунглей. Pan troglodytes пользуется руками не для того, чтобы на них опираться, а для хватания за ветви. Прямой путь к овладению палкой, камнем, инструментом…

Если к этому прибавить тот, открытый генетиками, факт, что шимпанзе из всех животных наиболее подобен человеку своим набором генов, – разница составляет полтора-два процента, – вывод может просто потрясти. Мы и есть шимпанзе! Тронь чуть-чуть хромосомы человека, – он уменьшится в росте и обрастёт красивой чёрной шерстью; наоборот, измени их у шимпанзе… Да, видимо, так оно и было миллиона два лет назад. Что-то (что?) слегка переставило молекулы в генах африканских обезьян, мирно лазивших по лианам, и дети этих славных мартышек, теряя мех, стали расти и выпрямляться. Может, и вправду от внезапного похолодания или иной космической катастрофы погибли материнские леса; кто из приматов не наловчился жить на земле, успешно отбиваясь от хищников, строя себе шалаши, быстро передвигаясь и умело добывая пищу, – тот погиб со всем родом…