Лада Любимова - О Богах. О Людях. И немного – о Монстрах

Ярко, по-весеннему, сияло солнце, щебетали довольные приходом весны птички. Но над ангаром солнце не сияло! Его словно окутывал сумрак. Не то, чтобы тучи или облака над ним повисли, нет – просто сумрак. Я удивилась и встревожилась сильнее. Но я рвалась попасть внутрь, меня сжигало непреодолимое желание!

К зданию подъезжали крытые фуры, протискиваясь в то и дело открывающиеся и закрывающиеся ворота. От фур навязчиво пахло. Чем – определить я не смогла. Проскочив в ворота вместе с заезжающей фурой, удачно проскользнув мимо вооруженных охранников, которые проверяли документы у водителей фур, заглядывая внутрь, кивая и пропуская очередную машину, я опять удивилась. Территория изнутри была в несколько раз больше, чем казалась снаружи. За главным зданием прятались несколько металлических цилиндрических ангаров. Люди, исключительно мужчины, в бело-синих комбинезонах под стать выкрашенному ангару, сновали туда-сюда, спешили, давали друг другу распоряжения, что-то записывали на планшеты в руках, говорили по рациям, выгружали контейнеры с приходящих фур. Царила та ещё безукоризненно деловая обстановочка, которую умело

создают в голливудских фильмах про тайные военные операции. Мысль о тайных операциях промелькнула, но показалась нелепой, и я развеселилась: глазела по сторонам не скрываясь. Меня подозрительно не замечали.

Чем дольше я наблюдала, тем больше росло моё любопытство, заглушив чувство тревоги, которое холодило меня изнутри, когда я вышла из такси.

Наконец, я увидела единственную женщину в деловом мужском обществе. Она стояла возле входа в главный ангар. С внутренней стороны здание оказалось каменным, а не металлическим, и внушительным, как крепость. Вход в него запирался узкой массивной железной дверью. Она была покрашена в голубую краску, уже облупившуюся на солнце. Старая дверь не вписывалась в архитектуру из новых ангаров, возведённых по последнему слову современных строительных технологий.

Молодая женщина была одета в джинсы и рубашку в клеточку. Лицо ничем примечательным не отличалось. Такая серенькая мышка с хвостиком из таких же сереньких волосиков. Но всем своим видом мышка показывала, что она важная особа. В руках она держала микрофон.

– Видимо, журналистка, – подумала я.

Журналистка-мышка покрикивала на нерадивого пухлого оператора с сигаретой в зубах, возившегося с видеокамерой на штативе.

Я подошла к мышке и вежливо спросила:

– Девушка, не подскажите, что здесь происходит?

Мышка ответила быстро, чётко, внятно:

– Не подскажу.

Я хотела исправить вопрос, на «подскажите, пожалуйста, что…». Но не успела я открыть рот, как услышала:

– Вы не имеете права здесь находиться, покиньте зону! – мышка даже не взглянула на меня, занимая позицию у двери, видимо, для репортажа.

– Почему? – вопрос мой не успел вырваться из моих уст, как я получила ответ (вопрос правильный оказался):

– Здесь зона эксперимента, обычным людям находиться запрещено. Это секретно. Не мешайте работать и немедленно покиньте территорию! – отчеканила мышь, так и не посмотрев на меня.

– А зачем снимать, если секретно?

Тут мышь впервые на меня посмотрела – явно мышь, и глаза мышиные (мне весьма симпатичны нормальные мыши – маленькие миленькие животные, но, то была женщина-мышь, и ничего миленького в ней я не нашла). Вопрос поставил её в тупик.

– Для специального телевидения.

Врёт – глазки забегали. А меня внутрь ангара тянула непреодолимая сила! Я направилась к двери. Мышь стояла скалой:

– Вам туда нельзя, уходите!

Я упорно подходила к двери, легонько её отстраняя. Раскрыв руки и широко расставив ноги, держа микрофон как копьё, мышь закрывала своим телом амбразуру двери.

– Нет! Уходите! – голос её всё больше звенел в напряжении.

Как можно мягче с улыбкой на губах, пытаясь поймать её взгляд и посмотреть внутрь мышиных глазок, я пропела:

– Мне очень нужно. Очень… – я подкрадывалась к двери.

Не ожидая ласкового тона, мышь растерялась и отскочила в сторону, пискнув:

– Я вас предупреждала! Это запрещено! – и убежала за угол ангара как-то боком и подпрыгивая.

Оператор дожевывал окурок, сопя и ухмыляясь, сгрёб аппарат на штативе и грузно зашлёпал прочь к воротам, довольный, что отстрелялся.

Я открыла дверь. Меня предупреждали…

Внутри было темно, холодно и сыро. Сразу за дверью ширилась железная площадка, она обрывалась вниз крутой лестницей. От сырости лестница покрылась ржавчиной. Ступеньки и перила из металлических прутов были мокрыми и скользкими. Где кончается лестница, в сумраке было не видно, но глубоко внизу что-то светилось. Верх здания был пуст, тёмен и не определён.

Я опустилась с площадки на ступеньку. Меня тянуло вниз, но то было не любопытство, а что-то страшное и тревожное – хотелось завыть от ужаса. Но голоса пропал. Меня увлекало вниз против моей воли. А меня ведь предупреждали…

Крепко держась рукой за холодные перила-пруты, как за последнюю надежду остаться в живых, я медленно шла вниз. Каждый шаг давался с трудом, ноги отяжелели, будто к ним привязали груз. Шаги отражались металлическим эхом. Глухая тишина. Я слышала моё частое дыхание и стук сердца. Вернуться наверх мне что-то мешало – воли у меня не было. Я спускалась, и свет становился ярче – его излучали лампы внизу, они светились мутным оранжевым светом.

Появились звуки: ни то сопели, ни то рычали, ни то булькали, в общем, что-то внизу шевелилось. Цепенея от ужаса, я спустилась с последней ступеньки.

Обширный круглый зал с бетонным полом расходился на несколько коридоров с мрачными лампами на стенах. Я двинулась наугад в один из коридоров. Во мне маленьким огоньком затрепетало любопытство. Я медленно шла.

Через несколько метров я увидела клетки. С животными. Вот откуда невнятные запахи, которые я чувствовала наверху от фур. Пахло, точнее уже воняло невыносимо, звериным духом. Нечистым таким душком, как в старых зоопарках, когда за беднягами по нескольку дней в клетках не чистят.

(Свободный же зверь пахнет вкусно!)

Животных было много. В клетках находились представители всех видов на земле, во всяком случае, мне так показалось. Они еле-еле шевелились, лишённые воли и перепачканные в своих экскрементах. Они были замучены и страдали. Источали не только зловоние, но и страх. Страх струился по прутьям клеток.