Александр Никонов - Амурский ангел. приключенческий роман

Часа через полтора, когда восточный край небосклона стал наливаться синью, вертолёт приземлился на гравийную площадку возле трёх сборных домиков, где жили геологи. Встретили их несколько собак, заливавшиеся приветственным лаем, и мужчина, одетый в брезентовую ветровку с капюшоном на голове. Когда стих шум винтов, он снял капюшон с головы и подошёл к борту. Дед Устин вылез из вертолёта первым. Геолог поприветствовал его:

– С мягким приземлением, Устин Герасимыч.

– Здравствуй, Гришанька. Как твоя Мошка? – он показал на маленькую, вертлявую собачонку серого окраса.

– Оправилась, Устин Герасимыч. Спасибо за травы.

– За что спасибо-то – эти лекарства сам Бог даёт.

– Даёт-то даёт, да не знаем, как ими пользоваться.

– Научитесь ещё. Жизнь-то, она длинная да злая, всему научит. А нашли того заворотеня, что брюхо-то ей вспорол?

– Да где там, ушёл.

– Видать, старый жиган попался, хитрючий. Лодку-то приготовили ли, Гриша?

– Вон, у берега стоит. Заправили под завязку, и канистру ещё налили.

– Ты не беспокойся, Гриша, Иван Актанка завтра её тебе назад пригонит.

Пока происходил этот разговор, Лукерью перенесли в лодку, положили на медвежью шубу, чтобы не продрогла, а сверху укрыли одеялом. Никто, ни вертолётчики, ни Гриша, не спрашивали, куда и зачем везут девчонку, таков закон тайги: если везут, значит, не просто так, значит, надо. Перед тем, как сесть в моторку, дед Устин потрепал за холку Мошку, а та облизнула его морщинистую, загорелую почти до черноты руку.

– Ишь, какая отчаянная. Ну, живи, живи, Мошка, да, гляди, больше на кабана не кидайся.

Когда лодка выплыла на стремнину, день уже вовсю занялся. Солнца над горизонтом не было видно, но восточные склоны сопок уже горели изумрудьем покрывавших их лесов и красными проплешинами голых склонов. Густая синь неба упала на гладь реки, да так и застыла на ней. Отлогие берега с камышом и песчаными отмелями сменялись скалистыми обрывами, затонами и заливами, берега которых пестрели разноцветьем, кустарниками и сочной зеленью трав. Их сопровождали мелкие речные чайки, выхватывающие на лету мелкую рыбёшку, которую вспугнул рычащий мотор лодки.

Вот лодка вошла в тихую заводь с песчаным отлогим берегом и ткнулась носом о твердь. К лодке бросились две собаки. Заливаясь лаем, они крутились возле ног деда Устина, пока тот не проворчал:

– Ну, будет вам, поцеловались, и ладно.

Собаки смолкли, как по команде, завиляли хвостами и тут же сели, наблюдая за гостями. Чуть выше по берегу, на тропинке, стоял невысокий кривоногий нанаец с синюшным лицом и плоским носом. Опираясь на ствол охотничьей винтовки, он стоял неподвижно, будто и не видел гостей, пока его не окликнул дед Устин:

– Иван, чего пнём стоишь, помогай выгрузить.

Иван степенно подошёл к лодке, забросил своё оружие на левое плечо и стал принимать вещи. Правда, оторопело поморгал раскосыми глазами, увидев лежащую девчонку.

– Чего не спрашиваешь, не привечаешь? – спросил дед Устин.

– Приехали, чего привечать, глаза видят, чего спрашивать. Надо, сам скажешь.

– И вот всегда такой, – неизвестно кому говорил дед Устин. – Молчит, ровно сыч, не поздоровается, не спросит. Но уж если его разговорить – не остановишь. Так, Актанка?

Иван Актанка молча взял вещи в обе руки и, ничего не ответив, пошёл вверх по тропинке. Потом вернулся, поднял на руки спящую девушку и понёс её к заимке.

Охотничья заимка, в которой егерствовал и жил долгие годы дед Устин, представляла из себя простое деревенское, квадратное подворье, огороженное толстыми жердями с калиткой на ремнях. В одном углу стоял большой дом с четырёхскатной, так называемой круглой, крышей. Срублен он был из лиственницы крестом, то есть, внутри основного сруба имелись ещё две стенки из брёвен, сложенные крестом, которые делили всё помещение на четыре части. Стена с входной дверью и двумя маленькими оконцами смотрела на калитку и на тропу, откуда была видна и речка, и сопки, и пологая приречная часть, называемая распадком или трундой, и чистовина – поляна, покрытая травами, цветами и ягодниками. Прямо перед входом находился чулан, в котором хозяин хранил и всю утварь, и оружие с боеприпасами, и съестные запасы. Там же, под полом, размещался и погреб. Налево от прихожей, или сеней, был вход еще в две проходные комнаты: первая имела два оконца, а вторая, угловая, четыре. Оконца делали маленькими для того, чтобы в избу не мог пролезть медведь или тигр, который временами появлялся в этих местах в поисках корма.

Метрах в семи от дома размещалась землянка – омшаник для ульев, которыми занимался дед Устин. Сарай из плах стоял в дальнем углу двора, где хранились разная крестьянская утварь и инструменты: косы, двух-, трёх- и четырёхрожковые вилы, рыболовные снасти: сети, жабровки, морды, вентеря, горла, зыбки. Рядом с сараем находилось и отхожее место.

Лукерью положили на залавок у печи, она сладко спала, не подозревая о том, где проснётся в следующий миг своей жизни.

Когда семья Костомарей и Тихон вернулись в городскую квартиру, они в первую очередь кинулись просматривать то, что запечатлел видеокамерой Денис. Сначала уселись на диван и пытались что-то рассмотреть на маленьком мониторе видеокамеры, но изображение было мелким, нечётким и непостоянным.

– Нет, так мы ничего не рассмотрим, одна мазня, – прорычал Денис и встал с дивана. – Сейчас я выну флешку и попробую прогнать через компьютер.

Все ждали, когда Денис закончит свои технические манипуляции. Ленка от нетерпения повизгивала и подгоняла отца:

– Папа, ну чего ты там возишься, как жук в навозе. Так хочется увидеть, что же это было за страшилище.

– Ленка, – грозил отец, – не торопись в лес, все волки твои будут. И вообще, много будешь знать, скоро состаришься. И ещё: любопытной Варваре нос оторвали.

Наконец на мониторе компьютера появилось изображение: вот они у озера, костёр, сопки, камыш, Тихон возвращается с добычей. Денис поменял насадку. Вместо изображения сплошная мазня, оттого что дрожали его руки. Но вот резкость увеличивается, и камера выхватывает большую корявую сосну на вершине горы, на ветке видна какая-то птица, которая еле удерживается на своём насесте от порывов верхового ветра; вот пасётся семья лосей, новорождённый лосёнок еле держится на ногах, он неловко падает набок, потом поднимается, опираясь на тонкие передние ножки, и снова валится на траву.

– Ой, какая лапочка, какая миленькая крохотулька, – визжала Лена.

И вдруг в этот момент по экрану скользнула тень, потом ещё раз. Наконец, оператор поймал цель: это была огромная птица, которая парила в воздухе без единого взмаха крыла.

– Вот, это он, тот самый гад, которого я видел в камышах! – орал Тихон, показывая на экран. – Я же вам говорил, я же говорил, а вы не верили! Смотрите!