Оксана Демченко - Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи

– То ли ещё будет, – вздохнул князь. – Идём, гость дорогой. Поселю под навесом в парке, там имеется пруд. Хорошее место, вырье.

– Я ненадолго. Тросны привез от брата, – уже без шуток отозвался Сорг, поднимаясь от воды к дороге. – Это по общим делам. И вот ещё короб. Тут наше, северное. Шаар города Тагрима желает устроить порт в северной оконечности наших земель. Вам польза, нам, ар-Рафтам и вырам замка Тадха. Я уже говорил с их старым. Трудное дело, оно потребует немало золота. Я посчитал вчерне, с кого сколько. Надо бы согласовать да определиться по срокам.

– Глядя на вас, я понимаю, почему все шаары Ласмы против свободы, – усмехнулся князь. – Чуть не в слезах, не желают иной власти…

– У ар-Рафтов и того хуже, – признал Сорг. – Оружейники и рудокопы угрожают пойти войной на замок, если ар Юта не явится домой и не объявит себя князем. Ну какой из выра князь? Впрочем, пока что мы не смогли наполнить новым смыслом это старое слово. Оно ничего в точности не обозначает. Ни полного списка прав, ни правила передачи власти. Пока все утрясем, один вырий князь у нас неизбежно появится. С северными оружейниками спорить – себе дороже.

– А что же брэми Тингали и брэми Ким? – осторожно уточнил князь.

– В здравии… Князь, не надо спрашивать меня про шитьё. Я в этом ровно ничего не понимаю. Давай решим с портом севера и черновым вариантом уложения по поводу собственности и наследования. Это гораздо понятнее, – мрачно ответил Сорг.

Ох, никто слушать меня не стал, хотя я умоляла и убеждала: нельзя отсылать Шрома вниз, в бездну, одного и прямо сразу – больного, израненного. Подлечить следует и только потом… Малёк твердил то же самое. Но выры словно обезумели. Мол, не уйдет теперь – не вернётся в сезон красного окуня, а значит, не будет возрождения истинного смысла праздника сомги. Словно этот сезон один решает всё. Шрон сказал чуть больше: что внизу выр не во всякую пору может удачно найти грот и заснуть. Обещал, что во сне Шром быстрее излечится. И задумчиво уточнил: сам он приметил ещё по дороге в столицу, что пояс мною вышитый, глубинный, меняет брата. Такие перемены вверху, в мире воздуха и суши, опаснее любых ран. Виновато замолчал, развёл руками. Вот тогда я заплакала горше прежнего: получается, снова я виновата! Пояс шила, не понимая своего дела. Чужое заветное желание исполняла… Вышивальщица, чудодейка неразумная. Мало ли, чего он мог пожелать! Сперва следовало всё дотошно выспросить, Кима выслушать, Шрома и даже, пожалуй, Ларну. Он хоть и зовется выродёром, и к смерти более причастен, чем к лечению, но про выров знает много.

Увы, сделанное – Ким прав – сделано… На следующий день от погружения Шрома в столице огласили тросн. По всем площадям кричали с самого утра о завершении вражды людей и выров, о даровании вырьим рабам свободы, об установлении нового закона. Не сразу и одним махом, но постепенно, «в своё время». А пока шаары в прежней силе, только жаловаться на неправые их дела можно ар-клари нового правителя над всеми землями – златоусого ара Шрона. Было в указе особо отмечено, что рабство отменяется немедленно, и тант, лишающий людей ума, попадает под полный запрет вместе с иными ядами. Общение же людей и выров наоборот, из-под запрета выводится.

Ларна усмехнулся, наблюдая праздник на улицах. Нехорошо так усмехнулся, я тогда его ничуть не поняла. Ким мельком глянул и осторожно вздохнул: обойдется.

– Сколько я повидал дорвавшихся до свободы, ни разу не обходилось, – туманно хмыкнул Ларна и сел точить топор.

Странное занятие для мирного времени… Хотела мимо пройти да в город сунуться, глянуть на праздник хоть одним глазком – изловил, злодей, за косу, грубо и без разговоров. Подбородком дёрнул: иди, сиди в своей комнате. Да кто он такой, запирать меня? И не на один денёк! Три недели мы в городе. Всё время я сижу безвылазно в особняке выра Жафа. Он славный, да и прислуга в доме душевная, их Ким набирал, когда тантовых кукол стало можно заменить разумными людьми, новый закон это разрешает всякому выру. Но я хочу увидеть город! Я за всю жизнь ни разу большого города не наблюдала…

Говорят, Усень в десять раз крупнее Тагрима. Говорят, в центре его стоят не просто большие дома, целые каменные хоромины! И так они велики, что каждая подобна замку Шрома, а то и покрупнее. Рынок имеется шумный, порт немалый. А что окраины в запустении – так я туда и не пойду… Опять же: охрана в городе крепкая. Выры посменно, по пять стражей постоянного дозора, оберегают верхний град, где мостовые выстланы белым камнем. Он так и зовется – «белый город». Люди и ещё три выра стерегут покой среднего города, в котором улицы замощены бурым обожжённым кирпичом, за что он зовется «красный город». Там рынок, богатые лавки. Говорят, есть целые торговые дома, где нитки продают. Ларна мне трижды обещал тех ниток купить, и ещё клялся проводить на базар, когда у него высвободится время. Только пока что не держит слова. Обидно. И Ким пропадает дни напролет, со старыми вырами ведёт умные беседы.

Мы с Холом забыты и брошены, сидим в тени крытой беседки над морским берегом – и шьём. Ким дал нам урок новый: глядеть на порт и настроение его угадывать, вдвоём в единый узор складывать. Какое там – единый… Хол хвост прижимает и лапы втягивает. Ему, прирожденному лоцману, на бухту со стороны взирать, глубин не оценив и личной лоции не составив – пытка! Я косу с плеча на плечо бросаю, передник поглаживаю и тоже страдаю. В порту люди и шум, грузы приходят, галеры скользят по воде… Почему надо велено взаперти ждать невесть чего? Общее замирение узаконено, свобода всем дана. Только нам оно выходит – хуже прежнего. Вроде бы мы с Холом – последние на свете несвободны, ни праздника нам, ни роздыху.

– Сегодня кухарка пойдёт на рынок, – хитро сообщил мне утром Хол, едва нас очередной раз бросили Ким и Ларна, сгинувшие сразу после завтрака. – Я сказал ей, что ты согласна донести корзинку, да. Что Ким разрешил. Она поверила. Уговор, Тингали: завтра ты будешь врать. Скажешь выру-стражу, что меня отпустили в порт. Что Шрон так велел, да.

– Хол, ты лучше всех, – обрадовалась я.

– Я ныркий, – снисходительно согласился выр. Снял с зажима на нижних лапах кошель и мне отдал. – Золото. Тебе на нитки. Нам двоим, да. Хочу тоже начать шить обычными. Шрома хочу вышить, каким он вернется. Я точно не знаю, как выглядит панцирь второго возраста. Никто уже не помнит. Но описания есть, Шрон нашёл. Ты купи много ниток, разных. Самых разных, да.

Сказал – и опасливо смолк. Я кошель убрала поскорее в карман передника. Ещё бы! Шум в нашем обычно тихом саду. Клокотание, щёлканье клювов… От беседки всего и не рассмотреть. Мы с Холом бросили дела и побежали к дому. А там – такое…