Марина Семенова - О сексе даже не заикайся

– Когда я выходила за тебя замуж – олигархов еще не было.

– Ну теперь-то есть! Еще не поздно, дорогая!

– Поздно! Уже поздно! Ты уже сожрал всю мою молодость, красоту и нервы!

– Не сожрал! Подавился! Застряло все это у меня в горле, дышать уже не могу!

Это – кульминация. Конечно папа немного перегнул, и я уверена, что мама сейчас разрыдается. Именно так все и происходит. Она как-то разом обмякает, теряя напор и силу, а главное размер, превращаясь в маленькую обиженная девочку и, мягко оползает в соседнее кресло, и «туча» проливается обильным дождем.

Папа стоически держится минуты три, демонстрируя всем своим видом твердость и несгибаемость мужского характера, а потом идет к маме извиняться. Она, конечно, отворачивается и отпихивает его рукой, но все равно понемногу успокаивается, всхлипывая все реже и реже.

Теперь можно тихонечко выбраться из кресла и беспрепятственно проскользнуть в свою комнату – мириться родители будут, как минимум, полчаса.

У себя в комнате я снова забираюсь с ногами на свою кровать и надеваю наушники. Я не слушаю музыку. Вернее, я ее слушаю гораздо реже, чем все мои сверстники. Обычно я слушаю мантры. Папа не совсем прав обвиняя маму в том, что она затаскала меня по всевозможным тренинга и семинарам. Я не хожу туда из-под палки, мне самой нравится посещать все эти мероприятия со множеством приветливых и улыбчивых людей. В жизни люди улыбаются мне значительно реже, а если честно, то совсем не улыбаются. Они меня не обижают, нет, а просто не замечают. Все ведут себя так, будто меня нет в комнате, в квартире, в зале. Так, будто меня нет на планете Земля.

Я думаю, папа немного ошибается на счет меня. Я не зайчик, из которого мама старается сделать льва, я – невидимка, которая очень хочет чтобы ее заметили, разглядели, оценили. Она хочет стать хоть кем-нибудь, если не львом, то хотя бы зайчиком.

Вы скажете, что так не бывает. Что таких людей-невидимок не существует. Нет, они существуют, просто вы их не видите. Вспомните, в вашей детсадовской группе, в школе, в институте непременно был кто-то, кто тихо и незаметно сидел на пятой парте слева или на четвертой справа. Вот видите, вы даже не помните где он сидел, а главное, как его звали. Чтобы вспомнить его или ее имя нужно достать школьный альбом с фотографиями и найти фото этого человека и стукнуть себя по лбу: «Ну да! Конечно – Дина! Дина Суходольская!» Стукнуть, вспомнить, закрыть альбом и тут же забыть и имя, и фамилию.

Помимо того, что я все время думаю и прокручиваю в голове миллионы вариантов и комбинаций на всевозможные темы, совершенно не нужных среднестатистической девушке, я еще попадаю во всяческие неприятные или комические ситуации. Это у меня с детства. Вернее еще раньше. С самого моего рождения.

Все началось с того, что меня перепутали в роддоме с одним новорожденным мальчиком. То есть маме приносили кормить какого-то совершенно незнакомого малыша, а меня увозили на скрипачей каталке к его маме. По запеленатым детям совсем не понятно, кто ты – мальчик или девочка, и поэтому мама кормила чужого мальчика, нежно прижимала к груди и называла Диночкой.

Факт подмены обнаружился при выписке, когда мама решила переодеть на мне распашонку, перепеленать и закутать меня в принесенное папой розовое одеяльце. Она предельно нежно развернула ненаглядный сверток и… На ее истошный вопль сбежались все врачи, медсестры и нянечки, и быстро разродились все роженицы, даже те, кто до этой минуты никак не мог разродиться.

Когда же мне исполнилось полгода, на очередной из прогулок моя мама приглянулась молоденькому офицеру, который решил позаигрывать с ней весьма странным способом. Зайдя в магазин, мама оставила меня, спящую в коляске, у входа, а этот шутник ничего умнее не придумал, как укатить коляску за угол, чтобы потом выйти, с веселым криком: «Оп-ля!» вернуть ребенка и получить лавры победителя в виде благодарного поцелуя за бесценную находку. Но получил не лавры, а сумкой по мордасам. Это ещё надо сказать «спасибо» маминой подруге, которая встретилась ей в магазине и пыталась всячески сдержать подругу, иначе мама офицера-шутника просто убила бы.

А еще, в два годика, я умудрилась закрыть маму в туалете. Просто двигала маленьким пальчиком шпингалет, пока он не защелкнулся намертво. И вот вам ситуация: запертая в уборной мама бьется в истерике, понимая, что ее ребенок остался один на один в квартире со множеством страшных и опасных вещей – ножами и вилками, о которые можно порезаться, газовой плитой и спичками, при помощи которых можно устроить пожар или, хуже того, взрыв, и ванная комната с краном, покрутив который, точно так же как шпингалет, можно устроить наводнение или бесславно утонуть.

Все эти кошмарные мысли клубились у мамы в голове, пока она, наедине с унитазом, стучала и билась в истерике, умоляя меня «подергать пальчиком защелочку». Я была послушной девочкой и дергала защелочку, но у меня ничего не получалось. В итоге, под напором материнского инстинкта и роящихся в ее голове ужасов, шпингалет был благополучно сорван, мама освобождена, а я обезопашена.

Конечно всех этих историй, случившихся со мной в самом нежном возрасте, я не помню. Их и много-много других, мне и многим-многим другим людям, много раз рассказывали мои родители. Как анекдоты.

Осознавать себя частью мира и помнить все, что со мной приключилась я начала лет с трех. И одну такую, осознанную, историю я вам сейчас расскажу.

Была осень. Мы с мамой стояли на остановке и ждали автобуса, чтобы ехать к врачу. Собственно говоря, автобусом меня в эту поездку и заманили. Мне редко доводилось ездить на общественном транспорте, поэтому «мы поедем туда на автобусе» звучало почти как «мы полетим с тобой на Луну».

И вот он приехал автобус, блестя огромными стеклами и фарами, и заманчиво урча невидимым желудком-мотором. Мама подвела меня к входным дверям и легонько подтолкнула вверх, я поставила правую ногу на нижнюю ступеньку автобуса, наклонив корпус, потом, усердно пыхтя, подтянула левую, выпрямилась и… И неожиданно оказалось в кромешной темноте. Исчезло все: мои ноги, автобус, люди, мама. Исчез весь мир! Меня окружала лишь густая темнота и духота. Звуки и голоса не исчезли совсем, но улетели куда-то вдаль и, приглушившись, стали какими-то ватными. Было так страшно, как не бывало еще ни разу за мою короткую детскую жизнь. И тогда я закричала, заорала, завопила что есть мочи и стала отчаянно размахивать руками, пытаясь разгрести эту страшную, пугающую маленьких детей, непонятно откуда взявшуюся темноту. И в ответ на мои вопли раздался ответный крик, более мощный, но не менее испуганный. Громкий и истошный. От этого крика холодело все внутри и останавливалось мое маленькое, до смерти перепуганное, сердце.