Мария Давыденко - План «Победители»

Гришин проснулся от того, что было поразительно тихо. «Я умер», – подумал он. Ему показалось, что в окне светит сразу два солнца. Потом майор понял, что второе солнце – это бликующая керосиновая лампа.

Любой звук показался бы ему сейчас взрывом. Когда каркнула ворона, он вздрогнул.

«Нервы ник черту», – объяснил он свою панику. Жены рядом не оказалось. Гришин закурил папиросу и подошёл к окну. Тишина казалось ему в последнее время чем-то пугающим или даже аномальным.

– Паша, я рожаю! – его жена стояла в дверях и вся тряслась.

– Так два месяца же ещё осталось.

– Ну извини, что с тобой не посоветовалась!

Гришин умылся, вытер лицо полотенцем и только потом сказал:

– Сейчас пойду за фельдшером.

Майор со всех ног помчался к дому фельдшера, но вдруг решил, что на велосипеде будет быстрее, вернулся, открыл сарай и вытащил ржавый агрегат. Гришин крутил педали, а за ним над Брестской крепостью продолжало восходить солнце.

– Вы сегодня рано, майор! – встретил он караульного.

– Жена рожает.

– Поздравляю.

– А ты что здесь делаешь? – спросил он, увидев выходящего из-за угла старшего лейтенанта Попадейкина, в руках у него была большая болоньевая сумка.

Попадейкин состроил удивлённое выражение лица. Майор остановил велосипед.

– Я не пойму, ты опять у меня за спиной самогоном торгуешь, Валера!

– Я… Це ты балакаешь? Як можно ничего не бачить?!

Гришин подошёл к лейтенанту и выхватил у него сумку. Тот не сопротивлялся, ведь майор был гораздо крупнее его. Гришин достал из сумки большой бутыль.

– А это что?

– У рядового уродини. Я ему решил подсобить.

– Не ври мне! Я знаю, что ты на говор переходишь, когда виноват. Ты мне обещал прекратить! Рядовой, свободен!

– Слушаюсь.

Караульный поспешил вернуться на пост.

– Валера, ещё раз застукаю тебя, я не посмотрю, что мы с одного селения, и что в одну школу ходили.

– Я тебе первый лук из ветки сделал.

– Не дави на жалость!

– Мы из цебарки пили мою пирвую горилку.

– Я сказал, не дави на жалость.

– А куди ты намылился на рассвете?

– Жена рожает. Нужно найти фельдшера. Или кого там.

– Поздравляю! Думаю, этот бутыль нам ещё пригодится.

– А то! Но я слежу за тобой. А ну домой! Командир взвода, мать его, барыжит тут с утра пораньше. Тебе через два часа на службу.

– Слушаюсь, командир.

Командир снова сел на велосипед и поехал дальше. Минуты две он тарабанил в форточку дома фельдшера, наконец, тот показался.

– Что-то случилось, майор?

– Жена рожает. Нужна ваша помощь.

– Вовремя, ничего не скажешь.

Уже прошло часа три, как Гришин слышал жуткие крики из соседней комнаты, но до сих пор не раздалось детского плача.

– Роды могут и целый день проходить, майор, – успокоил его Арсений Петрович.

– Это наш третий ребёнок, кому бы рассказываете!

– И правда!

Ожидание для Гришина было мучительным, как и всё это утро. Он ходил от зеркала к шкафу и обратно, потому что поскрипывание деревянного пола его успокаивало. Майор с ужасом посмотрел на часы – через пару секунд кукушка должна была прокуковать семь раз. Он не выносил этот звук с тех пор, как повесил в доме часы. Иногда Гришин нарочно хотел поругаться с женой, чтобы был повод разбить её подарок на его день рождения. Когда кукушка куковала двенадцать раз, он думал о том, что хорошо, чтобы именно сейчас началась война и заглушила эту ненастоящую птицу.

Кукукукукукуку. Затем Гришин услышал детский плач. Он тут же бросил папиросу в умывальник и ворвался в комнату.

– Мальчик, – объявил Арсений Петрович.

Майор взял младенца на руки. Он был весь в крови и почему-то показался ему похожим на чернослив.

– Мы назовём его Петькой. В честь моего бати.

Его жена молчала.

– Кровотечение не останавливается.

– Что?!

– Кровотечение не останавливается.

– И что делать?

– Нужен доктор. Нужно послать в госпиталь за доктором.

– А ты ни что не способен разве?

– Обычно роды – плевое дело. Но что-то пошло не так. Плацента. Срочно нужен доктор!

Гришин отдал ему ребёнка и побежал в детскую.

– Лёва, проснись!

– Мама так кричала, что я уже давно не сплю.

Светловолосый мальчуган протёр кулаками глаза.

– Срочно беги в госпиталь! Найди там доктора Спиридонова. Или беги к нему домой, он ёще, наверное, там.

– Так сначала бежать в госпиталь или к нему домой?

– Я сейчас ничего не соображаю. Сам разберёшься, восемь лет как-никак.

Пацан вскочил с кровати, схватил штаны и, на ходу их надевая, побежал во двор.

– Пап, а меня братик или сестричка? – спросонья поинтересовалась его пятилетняя дочь.

– Брат.

Майор вернулся в спальню к жене. Она неподвижно лежала на постели. Её тело на перине словно образовало гипсовый слепок. Гришину показалось, что ещё чуть-чуть, и его жена утонет в этой белой массе. В углу лежали окровавленные простыни.

Она тяжело дышала и будто боялась пошевелиться, или у неё просто не было на это сил. Майор взял жену за руку.

– Паша…

– Я здесь, мать.

– Можешь, хотя бы сейчас не называть меня так?!

– Таечка…

Гришин вспомнил, как умер его отец. Он, восьмилетний мальчик, остался тогда единственным мужчиной в семье. Его тогда словно окатили холодной водой и объявили, что детство закончено. Село Тарасовка тогда ему показалось одной сплошной могилой для его отца – всё ему напоминало об этом крестьянине. Вот здесь он рыбачил с отцом, вот здесь он рубил с ним дрова, здесь он пас с ним коров, здесь слушал, как он играет на гармони. Поэтому, когда через год мать вышла замуж за киевского инженера, он был только рад. Они уехали. Только благодаря отчиму Гришин окончил больше четырёх классов. Только благодаря ему попал в училище. Сейчас он подумал о том, что его сын в восемь лет может остаться без матери. Затем подумал, о том, что никто не умеет печь такие пышки и делать такой каймак, как его жена. «Я даже не знаю, где лежит соль в этом доме! – запаниковал Гришин. – Я не умею жить один».

– Паша, кажется, я умираю.

– Всё будет хорошо! Не говори так!

Она будто прочитала его мысли.

– Я не боюсь умереть. Может быть, там лучше, чем здесь. И я не хочу войны. Но я боюсь за тебя. Ты даже не знаешь, где сахар в этом доме. Ты совершенно не умеешь готовить.