Николай Стрижов - Осень. Фантастическая повесть

Наши больницы всегда производили на меня угнетающее впечатление.

Запах лекарств, смешанный с запахом хлорки и кислых щей. Бредущие по коридорам больные в безразмерных, серых, сотни раз перестиранных халатах, шаркающие больничными тапочками, все казались смертельно больными.

На третий этаж мы хотели подняться на лифте, но вдруг, когда мы уже садились, откуда-то появилась нянечка с криком:

– Куда? Лифт только для персонала!

Она вытолкала нас из кабины, ворча что-то себе под нос, зашла в лифт и уехала одна. Пришлось подниматься по лестнице.

Палата у Елены Петровны была трехместная. Одна кровать, аккуратно застеленная, с белоснежной подушкой, пустовала. На кровати слева от окна поверх одеяла лежала женщина, отвернувшись к стене, и читала книгу. Она даже не посмотрела на нас, когда мы вошли, и только незаметно кивнула.

Не раз крашеные синие стены требовали очередной покраски. В некоторых местах верхний слой краски стерся, обнажая предыдущий, светло-коричневый. В центре палаты на люстре покачивалась длинная липкая лента от мух. Над кроватью Елены Петровны висел репродуктор и что-то тихо бурчал, так что было непонятно, музыка там играет или говорит диктор.

Елена Петровна засуетилась.

– Женя, доставайте там в тумбочке у меня. Мне сын сегодня принес.

– Нет, нет спасибо, Елена Петровна. Мы сыты, – начал отказываться я, вспомнив, что я сегодня не завтракал и, наверно, вряд ли пообедаю.

– Мы сами вам гостинцев принесли, – сказал Александр Сергеевич, доставая из пакета апельсины и печенье.

Значит, он в магазин ходил, чтобы купить апельсины и печенье. А я даже не подумал, чтобы что-нибудь принести. Мне стало стыдно.

Мы сели около ее койки.

– Ну как вы себя чувствуете? – спросил Александр Сергеевич.

– Спасибо, уже лучше. Нога еще болит, но уже меньше.

– Не сказали, сколько вам здесь лежать?

– Говорят, месяц. Сегодня врач снимок мне показал. Я там все равно ничего не поняла. Месяц, наверно, пролежу, а там как получится. Здесь хорошо. Сегодня уже завтрак приносили. А дома я не знаю, как буду. Это надо с пятого этажа же спускаться. Я сегодня все лежала и думала, как буду дома в магазин ходить. И заживет ли вообще? У меня муж тоже ногу ломал. Так он рассказывал, что две недели в изоляторе лежал. Но это он еще молодой был. Быстро все срослось. Он потом даже не хромал. Это было, когда он в лагере сидел. Лес валили и там бревном ему как-то…

– За что он сидел? – поинтересовался Александр Сергеевич.

– Да кто же тогда знал. Донес, наверно, кто-то. Он семь лет в лагере был. Рассказывал: утром в пять подъем, десять минут – подняться и в пять тридцать – уже на работу. В бараке пять градусов тепла, а на улице минус сорок. Говорил, что когда совсем тяжело было, хотел сам что-нибудь себе сломать, чтобы в изолятор попасть…

– И что, он сам себе сломал что-нибудь? – спросил я.

– Что? А, нет, не рассказывал. Он вообще мало что о лагере рассказывал.

– Как же можно так довести человека до того, чтобы он ногу себе захотел сломать? – возмутился Александр Сергеевич.

– Да, Саша, лагерь – это страшно. Он совсем другой из лагеря пришел. Но он говорил, что очень многое там понял.

– Да, это свойственно человеку – после пережитой трагедии убеждать себя, что это было на пользу. Как может пойти человеку на пользу то, что он живет в бараке, его регулярно избивают и ему нечего есть? Это никак не может пойти на пользу человеку.

– А что такое человек? – не поворачиваясь к нам, спросила женщина с соседней койки.

Мы все посмотрели в ее сторону, но она как ни в чем не бывало продолжала читать книгу.

– Человек – это живой организм. Никакому живому организму не пойдет на пользу, если его будут бить, ломать и не будут кормить.

Женщина ничего не ответила.

– Саша, вам хорошо было бы с ним поговорить, если бы он жив был, – сказала Елена Петровна. – Я не знаю, на пользу это ему пошло или нет, но мне иногда казалось, что он после лагеря стал намного старше. Я его не всегда понимала, но я чувствовала, что с ним мне ничего не страшно и всегда с ним советовалась. Мы хорошо жили… – По ее щеке потекла слеза. – А теперь я одна. – Она отвернулась к окну.

Мы сидели и молчали. Пока они разговаривали, я съел половину пачки печенья, которое принес Александр Сергеевич. Очень оно было вкусное. Я никогда не пробовал ничего подобного. Елена Петровна заметила, что печенье мне понравилось, и подвинула его поближе ко мне.

– Женя, ешьте. У меня и так всего полно.

– А его все жалели, когда он из лагеря пришел, – продолжила она. – Конечно, такая карьера была. На работу он долго устроиться не мог. Кто же будет брать человека, который сидел. Тогда строго с этим было. Все боялись. Это только потом его реабилитировали. А как пришел, тяжело было. Но он сам всех поддерживал. Он друзьям своим помогал. У него друг был Миша. Так его тоже посадить хотели. Все испугались, а он нет. Я уже сама ему говорила, что ты к нему ходишь, опять в лагерь захотел? А он улыбнулся только и ничего не сказал. Раньше он таким не был. Я сама его всегда успокаивала, и когда у нас забрали соседей, он очень волновался. Я помню, даже не спал по ночам, все прислушивался. А после лагеря пришел совсем другой человек…

– Ой, да что это я… – заволновалась Елена Петровна. – Вам идти нужно, а я все рассказываю. – Женя, возьмите печенье.

Я помотал головой, но, если честно, с удовольствием бы съел еще. А может быть, я просто был голодный. Конечно, не ел ничего целый день.

Когда мы уже уходили, Александр Сергеевич достал из кармана пластмассовый пузырек.

– Чуть не забыл, это вам витамины. Будете пить по одной таблетке в день.

– Зачем, Саша, меня и так здесь лечат. Это, наверно, дорого.

– Мне не нужно, – сказал Александр Сергеевич, прощаясь, – а вам будет полезно. И с соседкой своей поделитесь, – улыбнувшись, сказал он.

Мы расстались с Александром Сергеевичем перед подъездом. Он пошел домой, а я решил все-таки сходить прогуляться в лес. Но вместо того чтобы идти, я сел на лавочку перед домом.

Дул легкий морозный ветерок. В воздухе уже чувствовался неуловимый запах весны.

Я глубоко вздохнул. На душе стало легко, как бывает после того как сделаешь что-то хорошее. Я сидел и наслаждался этим ощущением. Вдруг вспомнил врача и подумал, хорошо бы встретить ее в больнице, узнать у нее телефон, а потом пригласить ее в кино. Или лучше в театр, погулять вечером по Москве, съездить куда-нибудь за город, сходить в лес и посидеть на берегу озера.

Я просидел на лавочке около часа, погрузившись в свои мечты, и сидел бы еще, но мои размышления прервали подростки, которые вылетели из подъезда, громко хлопнув дверью, и понеслись по улице в сторону леса. Я некоторое время смотрел им вслед – вот заняться нечем, подумал я. Хотя сам еще недавно так носился. Один раз мы вдвоем с Ильей надели противогазы и звонили по очереди в квартиры. Большинство, открыв дверь, очень пугались нашего вида, один раз дверь открыл здоровый мужик, который не испугался, а прямо в трусах побежал за нами. И мы вот так же вот вылетели из подъезда и бежали еще километр, пока поняли, что за нами больше никто не гонится. Я улыбнулся. Все еще думая о том, идти в лес или вернуться домой, я подошел к подъезду, открыл дверь, и на меня упала стена едкого черного дыма. Холодная струйка пробежала по позвоночнику. Пожар! Мной овладела паника. Что нужно делать? Вспомнился только эпизод из фильма, в котором бежит женщина, машет руками и кричит: «Пожар!!!».