Гумер Каримов - Девять жизней

– Если ты хочешь плакаться, бог с тобой, плачь! Но я привык считать тебя своим другом, а не плаксой. Не ищи во мне сострадания.

– Ну и уходи, не заплачу, – зло закричал Оза. – Ты полежи с мое. Покрутись без сна по ночам. К черту! Не хочу! Лучше подохнуть!

– Что ты городишь, дурак? – заорал Герман в ответ. – В тебе прорва таланта! Мне бы такие способности. Тебе надо учиться! Станешь настоящим художником, понимаешь?!

И хватит тебе вариться в собственном соку. Где твои рисунки?

Однажды холодной осенью, свернув сразу за Валдаем с федеральной дороги Москва-Санкт-Петербург к маленькой частной гостинице, подсказанной на бензоколонке, подъехала заляпанная грязью белая «Волга». Из машины вышел стройный хорошо одетый седовласый мужчина лет пятидесяти пяти с кейсом в руке. Подтянутая фигура, облаченная в немного старомодное, но отлично на нём сидящее кожаное пальто, выдавала строевую выправку то ли бывшего спортсмена, то ли офицера. Взойдя на ступени, он толкнул входную дверь и, переступив порог, сразу оказался в просторном уютном холле. Лицо и руки вошедшего приятно окутало теплом.

Окинув взором холл, приезжий наряду со стандартной обстановкой: мягкой мебелью, низкими столиками и со вкусом выполненными эстампами на стенах, – увидел в левом углу необычное – золотистый образ Спасителя…

Вспомнил начало «Тёмных аллей» своего любимого Бунина, его героя Николая Алексеевича, в горнице.

– Похожая ситуация, – усмехнулся про себя Юфим, не представляя ещё, насколько схожей окажется она в дальнейшем…

Захотелось раздеться и остаться здесь надолго… Он поставил на пол свой кейс, снял и повесил пальто, шумно вдохнул доносящийся откуда-то из глубин гостиницы сладкий запах сдобной выпечки… В холле никого не было.

– Есть кто-нибудь? – громко позвал мужчина, опускаясь на мягкий диван.

Тотчас в холл вошла красивая женщина, скорее шатенка, чем брюнетка, с азиатской статью, с прямым и строгим, но, вместе с тем, приветливым взглядом карих глаз. Легкая на ногу, но с полноватой для её комплекции грудью, чётко обозначенной под кофтой с глубоким вырезом, и довольно крупными бёдрами, обтянутыми длинной прямой чёрной юбкой с высоким боковым разрезом.

– Добрый день, – сказала она. – Хотите остановиться у нас или просто пообедать?

Недолгим, но оценивающим взглядом охватив её статную фигуру, Юфим сделал неопределённый жест:

– Как получится… Пока можно позавтракать.

– Тогда пожалуйте за мной, – пригласила oна и пошла плавно, не оглядываясь.

Что-то в её облике и походке приезжему показалось знакомым, но, идя за ней, он подумал, что всегда Валдайские места проезжал не останавливаясь, и никаких знакомых у него тут быть не могло. Пройдя по узкому коридору из холла несколько шагов, свернули направо и оказались в небольшом по ресторанному убранном пустом зале на восемь столиков.

– Садитесь, где вам угодно, – сказала она и удалилась за стойку.

Взяв меню, вернулась и подала ему коленкоровую зеленую книжицу.

Он не спеша снял пиджак и, повесив его на спинку стула, сел у окна. Глянул на свою забрызганную грязью «Волгу» и ему ужасно расхотелось куда-то ехать…

– Ваше заведение? – спросил приезжий, открывая меню.

– Моё, – она колдовала за стойкой.

– И давно открылись?

– Да, уж порядком.

– А что супруг? В деле?

– Такого не держим.

– Вот как? При таких-то внешних данных? Вдовствуете?

– Выбрали что-нибудь? – видно вопрос показался ей неуместным.

– Курить-то можно у вас?

– Да уж курите.

Хозяйка пристально поглядывала на гостя, то опуская глаза, то вновь вскидывая их, слегка прищурившись.

– Хорошо у вас. И чисто, и приятно.

– Спасибо, Юфим Гурэмович. Ваше воспитание.

Он резко поднял голову:

– Надя? Ты! – покраснев, выпалил он растерянно.

«Господи! – мгновенно успело мелькнуть у него в голове. – Это же чистый Бунин».

– Я знала, что такое когда-нибудь случится, Юфим Гурэмович, – сказала она.

– О, мой бог! – он вскочил. – Невероятно. Столько лет… Кто бы мог… Поди, лет… – он задумался. – А сколько, Надя, мы не виделись?

– Тридцать. Мне уж сорок восемь, а вам, думаю, за пятьдесят?

– Да-да, за пятьдесят… Поразительно, однако, Боже! Невероятно!

– Что невероятного?

– Да как же? Такая встреча и вообще…

Утомление дорогой мгновенно испарилось, он быстро заходил по комнате, бросая на неё отчаянные взгляды. Наконец остановился у стойки и, сжав руку женщины, заговорил:

– Я ведь с тех пор ничего и не слышал о тебе… Как ты? Почему уехала из Питера?

– Уехала вскоре после вас… Не могла там оставаться…

– А куда?

– Быстро не рассказать, Юфим Гурэмович…

– И замуж не вышла?

– Не вышла.

– Ах, почему?

– Не могла. Не хотела…

– Отчего не могла? Отчего не хотела?

– Не надо, Юфим Гурэмович… Всё вы знаете…

Он вновь покраснел и, несмотря на тепло в помещении, почувствовал резь в глазах и озноб… Нахмурившись, отвернулся и вновь зашагал между столиками.

– Всё суета, мой друг, – забормотал он. – Всё решительно… Прекрасные чувства, возвышенные порывы… Всё проходит! Молодость? Тем более… Ах, всё тлен… Оборачивается обыденностью, пошлостью… Или просто проходит с годами… Как это у Екклезиаста: «Всему своё время, и время всякой вещи под небом».

– Бунин, – насмешливо сказала она. – Книгу Иова цитирует. Наизусть помню его рассказ. – Всё там верно сказано. Кому как Бог даст, Юфим Гурэмович, – добавила она, сделав паузу. – Молодость проходит – то правда. А вот любовь… Другое.

Oн остановился, повернулся к ней, смущённо проговорив:

– Но ведь не могла же ты, Надюша…

– Могла! Все эти годы думала о вас… Понимала, что глупо, что и не вспомните обо мне, что для вас я не значила ничего… Что поделать, не получилось забыть… Толку укорять вас теперь? Поздно. Но как жестоко вы поступили со мной, бросив, словно куклу надоевшую. Очень было обидно… А ведь так красиво все было сначала, так чудно! Как мы гуляли подолгу в безлюдном Павловском парке и там, по Берёзовой аллее, вдоль пруда от Чугунных ворот… Вы всё вспоминали «Темные аллеи»…

Вспыхнувшие глаза Надюши быстро погасли и недобро исподлобья глянули на него. Сжавшись под этим взглядом, он все же сказал горячо:

– Ах, как прекрасна была ты! Помнишь ли ты, Надя, помнишь?

– Да… Я всё помню. И это вам я дарила свою любовь. Такое не забыть.

Она принесла и поставила на стол у окна его заказ. Он вернулся к столу, грузно сел, резко постарев, упрямо промолвил с тяжёлым вздохом:

– А! Всё забывается, всё проходит…

– Проходит, но не забывается.

– Ах, оставь! Оставь… – достав платок, проведя им, отворачиваясь, по глазам, спросил поспешно: – А ты простила меня?