Олег Нагорнов - Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник

Эдгар снова взглянул на холст. Нет, ничего не получилось. Легионеры испуганно толпились вокруг сомнительной горбоносой личности в тоге, и вовсе не собирались переходить Рубикон. Личность, которой полагалось быть Цезарем и произносить пламенную речь, равнодушно смотрела в сторону. Больше всего эта сцена напоминала собрание какой-нибудь бюджетной секты, или встречу престарелых любителей ролевых игр в бутафорских доспехах. Художнику удалось не испортить только сам Рубикон, поскольку река отсутствовала на картине. Увы, очередной шедевр так и остался потенциальным, а дар Эдгара замер на уровне способностей и намерений.

От мрачного созерцания несостоявшегося прорыва художника отвлек телефонный звонок, вовремя, но совершенно некстати напомнивший, что издательство будет ждать эскизы обложки только до вечера. Пора было прекращать заниматься ерундой, и возвращаться к портрету двух неадекватных стариков и несчастной курицы, на собственной шкуре прочувствовавшей всю широту и загадочность русской души. Закончив работу и отправив эскизы, Эдгар показал легионерам неприличный жест и лег спать.

Во сне он вдруг понял, что его собственный Цезарь – точная копия однокурсника Юлиана Циммермана, с которым они не виделись много лет. Юлиан тут же вломился в грезы художника, грозно размахивая руками и отчаянно картавя: «Как ты мог нарисовать меня, Бхут! Это хуже, чем нож в спину!». Эдгар оправдывался, особенно напирая на то, что они не родственники, а удар кинжалом – это все-таки значительно страшнее, чем его картина, в чем Юлиан скоро сам убедится.

Когда он проснулся, в маленькой полутемной вселенной-студии стало значительно больше света и жизни. Аврора старательно накручивала непослушный черный локон на изящный указательный пальчик, а ее зеленые глаза подозрительно изучали Цезаря. Заметив пробуждение возлюбленного, девушка улыбнулась:

– Знаешь, кого он мне напоминает?

– Знаю. Умоляю, не продолжай!

– Юлиана! Просто копия.

– Спасибо, милая, что выполнила мою просьбу. Больше ничего не скажешь?

Аврора вздохнула.

– Все твои картины делятся на непризнанные шедевры, которые пока никому не нужны, и мазню, которую можно продать прямо сейчас. «Рубикон», безусловно, относится ко второй категории. Кстати, а где он?

– Высох. Ты выставишь ее в галерее?

– Нет, Эдгар. Не тот уровень. Постараюсь пристроить в магазинчик за углом.

Через десять минут девушка заглянула за полупрозрачную тонкую перегородку, символически отделявшую крохотную кухню от остальной студии.

– Дорогой, если ты закончил курить и обижаться, можем попить чай с булочками.

Пока Эдгар продолжал отчаянно дуться, демонстративно тщательно пережевывая свежую сдобу и уязвленное самолюбие, Аврора рассуждала.

– Ты знаешь, как я люблю твои картины. Ты – гений, это несомненно. Даже универсальность не вредит твоему таланту, что случается крайне редко. Граффити, комиксы, карандашные наброски, акварель, масло – тебе доступно все. Единственная проблема – в стабильной реализации. Я искусствовед и куратор галереи, я видела тысячи картин и лично знакома с сотнями художников, но даже я не могу понять, на каком этапе тебе становится скучно, а творчество превращается в тяжкий труд. «Рубикон» погиб на этапе перехода – от карандаша к цвету. Это грустно, но не смертельно. Я продам его, обещаю. А ты еще нарисуешь свой шедевр. Обязательно!

– Приятно, что ты в меня все еще веришь.

– Я верю, – Аврора взяла его за руку, – давай поговорим на более практичные темы. Ты отправил эскиз для сборника сказок?

– Да. С рисунками для детей проблем не возникло.

– Умница, – девушка предпочла не заметить горькой иронии, – еще кое-что. У тебя на компьютере есть папка – «Для Пита». Что за дела?

– Он попросил нарисовать кое-что для нового проекта. Мелочи, ничего особенного.

Аврора нахмурилась, убрала руку.

– Ничего особенного? А когда он заплатит?

– Когда у него появятся деньги, – стремясь избежать неприятного разговора, Эдгар отправился за очередной чашкой чая, – тебе налить еще?

– Нет. То есть – никогда?

– Ты же знаешь, как ему тяжело. Пит – мой друг…

– У тебя много друзей, милый. Пит уже пять лет просит тебя, обещая заплатить позже. И не платит. Мы сто раз обсуждали это, ты же обещал больше никогда не рисовать бесплатно!

– Как я мог отказать?! Он рассказал мне очередную слезливую историю, ему нужны всего лишь логотипы и пара макетов!

– Хорошо, Эдгар. Сядь, пожалуйста. Спасибо. Нам очень повезло, что у меня есть работа, за которую хорошо платят. Счастье, что я могу оплачивать студию и наше существование. Но если, не дай бог, что-нибудь случится, что мы будем делать?

– Разве я не помогаю тебе?! – художник раздраженно отвернулся к окну, – Так и скажи, что я ничего не делаю!

– Делаешь. Конечно, делаешь. Но этого недостаточно, ты же понимаешь! – сейчас Аврора говорила гораздо мягче, – Но я готова ждать. Просто пообещай мне еще раз, что больше не будешь рисовать для него. Во всяком случае, без аванса.

– Осталось всего-то несколько набросков, это не займет много времени…

– Как хочешь, – девушка быстро встала и накинула на плечо сумочку, – пожалуй, мне лучше переночевать у родителей. До встречи, Эдгар.

Когда она ушла, скрыв от него слезы обиды и разочарования, художник еще долго курил на кухне, лениво рассматривая яркие огоньки вечернего города. Вернувшись в студию, он подошел к мольберту и небрежно свернул в рулон так и несостоявшийся шедевр.

«Я иду к Древу Жизни, приминая высокую, неестественно яркую зеленую траву. По левую руку – круглое озеро с прозрачной водой, легкая дымка окутывает его. Справа – черные вороны у корней мертвой ивы; старые, безмолвные, они провожают меня тяжелым человеческим взглядом. Древо воистину колоссально, крона его теряется в грозовых облаках. Я иду медленно, я абсолютно, сверхъестественно спокоен. Мне необходимо прикоснуться к стволу, твердому и гладкому, как янтарь.

Он является из тумана и вечности, он идет мне навстречу. Высокий юноша, закутанный в темно-зеленый плащ. Волосы его черны, как вороньи крылья, а глаза – как лед в горах. Юноша не улыбается и не сердится, у него вообще нет никаких чувств, только цель – ему нужен я. Он не даст мне достигнуть Древа Жизни, не исполнив чужую волю. В руках его меч, сверкающий, как серебряная молния. Подойдя на расстояние удара, юноша говорит – но слов не слышно, только громкий шелест тростника. И ветер, вдруг подул холодный пронизывающий ветер…».

– Этот сон посещает меня почти каждую ночь, друг! – Эдгар тяжело вздохнул, – Его секреты недоступны, знаки размыты, толкования не ясны.