Александр Комов - Модель без компаса. Вспомнить предназначение

© Александр Комов, 2017

ISBN 978-5-4483-6712-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Конверт проскользнул в щель почтового ящика и глухо ударился торцом о его металлическое донышко. На плотной белой бумаге стоял нечеткий штемпель авиапочты, а в графе отправитель значилась некая гражданка Соединенных Штатов Америки.

Цепляясь липкими от пота пальцами за каменный выступ, чтобы не врезаться в стену, Хоуп повернул за угол. Не снижая скорости, он мчался по темным сырым коридорам. Черно-зеленые от копоти редких факелов и плесени стены срастались у него над головой. Усиленным слухом он улавливал хлюпающие по воде шаги преследователей.

Коридор разветвлялся, Хоуп юркнул вправо, миновал еще две развилки придерживаясь все той же стены, оказался в небольшой квадратной комнатушке из которой вели три двери. Он остановился и тяжело дыша согнулся пополам, пенистая слюна эластичной ниточкой свисала почти до пола. Несмотря на приток дополнительной энергии, которой он обеспечивал себя во время каждой из таких маленьких передышек, организм был невероятно вымотан, а шансов выбраться из этого мрачного лабиринта становилось все меньше и меньше.

Хоупу потребовалось всего несколько секунд чтобы решиться, он соскоблил остатки своих сил, подпрыгнул поджав ноги и двумя кулаками ударил по потолку. Раздался грохот, треск, хруст, скрежет и Хоуп вместе с потолком обрушился на пол. Обломки камней застучали о черно-зеленые плесневелые стены, а Хоуп, проломив перекрытие толщиной не менее полуметра, рухнул в маленький погреб. Наполовину заваленный гнилыми балками, камнями и пылью, он понял, что не сумеет выбраться из-под всего этого и что вместо освобождения он навлек на себя провал.

Как ни грустно ему было это осознавать, но эту Модель ему необходимо было покинуть. Он провел тут меньше суток, когда межмодельные контролеры «Бяки», что гнались за ним по этому лабиринту, вышли на его след. А покинув Модель, так и не разобравшись в ней, значило с большой вероятностью так и оставить ее загадкой для себя, ведь вернуться обратно ему вряд ли удастся. Его путешествия и переходы всегда носили случайный характер и лишь на свою Родину он мог перемещаться осознанно и уверенно.

Если сильно зажмурить глаза, а потом надавить на них пальцами, получаются удивительные динамические картинки, состоящие из пляшущих лужиц, покрытых желтовато-белой люминесцентной краской. Если продолжать давить еще некоторое время, то появится боль сначала в глазах, а затем чуть повыше переносицы, как раз между бровей. Из лужиц при этом будут вытекать ручейки, помогая им объединиться в озера, а потом в целые моря и океаны, в которых лишь кое-где будут раскиданы черные островки.

Так вот, если теперь все это провернуть шиворот на выворот, то есть сначала нужный островок, потом озера, ручейки, боль, люминесцентные лужицы, затем просто слепящая темнота и наконец, наконец глаза открываются и человек видит окружающее его пространство, ну и если последним штришком удалить сам факт открывания глаз, предположив тем самым, что все это происходит с открытыми глазами, то будем иметь точную гамму зрительных впечатлений, получаемых человеком по прибытии в новую модель.

Когда из блестящей черно-белой тьмы окончательно проявилось местность, Хоуп с облегчением выдохнул и улыбнулся. Во время путешествия у него всегда повышалось давление, крутило живот и потели ладони. Хотя в данном случае это было не удивительно – воздух вокруг был не то, чтобы теплым, а избыточно нагретым. Хоуп легонько потряс рубашку, пытаясь охладиться, и вытер тыльной стороной руки ледяной пот над верхней губой – еще один результат межмодельного перехода.

В условную бесконечность простиралось ровное зеленое поле, на котором кое-где росли одинокие деревья. Голубое небо было словно его отражением, только в другой цветовой гамме, по аналогии украшенное редко разбросанными облачками.

Хоуп развернулся на сто восемьдесят градусов и концепция пейзажа изменилась настолько же, насколько в его родной модели изменилась вселенная «до» и «во время» взрыва. Теперь никакой бесконечности на горизонте не было и в помине, в первую очередь перед ним был Город, огромный высоченный Город. Сначала он бросался в глаза весь целиком и лишь спустя некоторое время, когда глаза привыкали к нему, как привыкают к внезапно обрушившейся темноте, можно было различить его детали. С этой стороны его общие очертания выглядели почти симметрично, но точнее будет назвать это непринужденной гармонией, нежели четко выверенной симметрией. В центре возвышались две искуснейшие башни, хотя скорее создавалось впечатление, что они, словно сталагмиты, свешиваются с голубого потолка неба, нежели имеют свой фундамент в земле. Сам их вид не имел ничего схожего с параллелепипедообразными небоскребами, фасады которых состоят исключительно из тонированных стекол. На первый взгляд, башни были сложены из кирпича или другого камня, но Хоуп не взялся бы утверждать это. Каждая имела свою форму, рельеф, фигуру, легко различаемую даже с такого большого расстояния. Самый же интересный нюанс формы был заключен в верхушках, не столько каждой в отдельности, сколько обеих вместе. Одна представляла собой усеченную пирамиду, обращенную большим основанием вверх, а меньшее основание имело точно такую же площадь, как и сечение башни, таким образом, создавалось впечатление, что обыкновенная пирамида вставлена в башню вниз верхушкой. Вторая верхушка была неким дополнением первой, здесь тоже все было замешано на пирамидах. Хоуп вспомнил, что составлял нечто похожее давным-давно из кубиков на ковре в детском саду. В то время на его Родине дела обстояли так, что даже абсолютно беззащитному ребенку приходилось бороться за свои желания, в данном случае, со слезами добывая себе кубики у других детей для своей башенки. Так вот тогда его башенка состояла из двух кубиков и одной синей пирамидки, за которой он стоял в очереди полчаса, ожидая, пока с ней наиграются трое его товарищей, причем кому-то она служила массажером, кому-то кучкой песка, периодически выгружаемой и загружаемой обратно большой грузовой машиной, а кто-то и вовсе использовал ее как летающую тарелку. Самый же затейливый фокус этих двух башен состоял в том, что грани их пирамид подходили друг другу с завидной точностью. Если бы они были людьми в какой-нибудь из моделей, где о любви и межполовых отношениях сложено немало предложений, то одно из них могло звучать так: «Мы с Дженни были как стручок и горошина» или «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Другими словами, обе верхушки были половинками призмы, волей архитекторов разделенной напополам.