Евгений Жироухов - Следствие по делу друга

Он сел на лавочку под детским «мухомором», посмотрел на окошко Кости. В это время из-за угла дома бесшумно выкатил блестящий голубенький мотороллер. За рулём, отталкиваясь, как на самокате, ногами от земли, сидел долговязый, чем-то знакомый парень с короткой стрижкой и оттопыренными ушами. Парень смотрел на Витьку и улыбался, скаля зубы. За его спиной, толкая мотороллер, виднелись довольные, хохочущие физиономии Валерки и Серёги.

С подвизгивающим скрипом открылись дверцы большого, как гараж, металлического шкафа. Благовский достал с верхней полки восемь тощих папок с уголовными делами. Перенёс их на свой стол. Сел и включил настольную лампу. Свет настольной лампы создавал особую таинственность рабочей атмосферы. По молодости лет следователь Благовский любил таинственность и считал её необходимым атрибутом своей профессии.

Пока не было его соседки по кабинету – пожилой, сварливого характера тётки в майорском звании, Благовский чувствовал себя самостоятельным, вполне опытным криминалистом, который и без пугающих его самого окриков из-за соседнего стола: «А ну, кончай врать! Говори правду, а то мигом в камеру упеку!» сможет разобраться во всех тонкости психологии допрашиваемого человека. Поэтому он старался приходить на службу пораньше часа на полтора-два, чтобы хотя бы это время побыть без опеки грозной наставницы. Всё же он уже почти год вышел из стажёрской категории специалистов.

Благовский взял верхнюю папку, раскрыл и принялся читать, потирая виски для стимуляции умственной деятельности.

Тем временем за индевевшим окном медленно светлело. Из коридора стали доноситься топающие, шаркающие, цокающие шаги. И вот рывком открылась кабинетная дверь, вошла фигура в рыжей мохнатой шубе, пуховом платке, с лицом уже с утра чем-то озабоченной женщины. – Опять глаза портишь, – сказала майор Нина Степановна и щёлкнула выключателем верхнего света. – Опять в такую рань притащился? Ещё насидишься над бумажками, вся жизнь впереди…

Теперь уже по-настоящему начался рабочий день.

Немного погодя наведался следователь Гурычев, пижонистый брюнет с залысинами на лбу и чертами лица, характерными для отрицательных персонажей. Он имел привычку по утрам обходить все кабинеты, будто ответственный за соблюдение трудовой дисциплины. – Благовский, ты не забудь, что сегодня на выездах. А то опять утащишься куда-нибудь, а меня из-за тебя дёргать будут. Понял? – голосом старшего младшему объявил он. – Понял, – кивнул Благовский, занято листая свои бумаги.

После того как ушёл Гурычев, Нина Степановна решила высказаться по вопросу воспитания молодых кадров. – Вот что, – с набитым печеньем ртом и прихлёбывая чай из большой фаянсовой кружки, сказала она. – Ты, на самом деле, кончай эту свою беготню. Твоё дело вот – авторучка и телефон. Приучайся, сколько раз говорила, к усидчивости. А то ж вон вчера – опять прокурор претензии к твоим обвинительным заключениям предъявлял. Говорил, что наформулируешь ты так, что понять, считаешь ты обвиняемого виновным, или не считаешь, понять невозможно. Все доказательства в кучу, и обвинительные и оправдательные. А потом и суду голову ломать. Надо однозначно: виноват – не виноват. Понял?

Благовский не стал возражать. Ума и опыта для этого ему уже хватало. – И вообще, что ты сидишь, бумажки перебираешь? – прожевав печенье, возмутилась Нина Степановна. – Где работа? Работы не вижу… Почему люди не вызваны? – Вызваны, – кротко отозвался Благовский, сдерживая вздох. – Сейчас пойдут люди.

И люди действительно пошли. Непрерывной чередой. Раздражённые обязанностями свидетеля очевидцы уголовных деяний, враждебно-гордые подозреваемые и обвиняемые, придавленные горем их родители, самоуверенные и красноречивые до неуёмности адвокаты, немногословные, себе на уме оперативники угрозыска из «карманной» группы по ловле шустрых, как блохи, карманных воришек.

От писанины через пару часов заныла рука, потом в голове начали путаться фабулы уголовных дел и действующие в них лица. – Вот ты зря сразу вызываешь такую кучу народа, – опять недовольно заметила Нина Степановна. – Создаёшь перед дверями ненужное столпотворение… – Ай-яй-яй, что творится. Работа бьёт ключом… – видимо, довольная царящим столпотворением, сказала, входя в кабинет, начальница следственного отдела Вера Аркадьевна, полная женщина и приятным лицом и высокой причёской. Она положила на стол Благовского несколько исписанных листков. – На, Юрочка, прими к своему производству небольшой материальчик. Кража шубы из универмага. Задержанная сидит в дежурной части… – Слышь, Вер, – перебила её Нина Степановна, поддёргивая под крышкой стола чулки. – В воскресенье у моего Серёжки день рождения. Где б мне чего-нибудь деликатесного раздобыть?

Перед обеденным перерывом случилась тяжёлая дорожная авария и Благовского услали на место происшествия. Лишь к вечеру он вернулся в свой кабинет. Не успел он снять пальто, как милиционер из дежурной части привёл к нему ярко раскосмеченную тушью, губной помадой и лиловым кровоподтёком под глазом девчонку лет семнадцати, с ещё чисто детской мордашкой, но уже с выражением в глазах повидавшей кое-что в жизни женщины. – Что же вы свои обязанности не выполняете, – упрекнул Благовского милиционер. – Она у нас сидит без всякого оформления уже целый день. Мы, лично не собираемся по чьей-то прихоти нарушать законность. – Садись, – сердито рыкнул Благовский доставленной и покосился на Нину Степановну, одобрит ли та выработанный по её инструкциям тон. – Кто это тебя? – Благовский показал на синяк под глазом задержанной. – Продавщицы в магазине, – захлюпав носом, ответила девчонка и поправила падающие на лицо спутанные брюнетистые волосы. – Зараз-зы, злые, как собаки… Вешалками меня лупцевали. А сами-то какие подбля… – Но-но, не выражаться! – Благовский разгладил бланк протокола и начал задавать вопросы по анкетной части. – Так, значит, в детдоме жила? Сирота? Родители умерли, что ли? – Да не умерли. Мотаются где-то, – задержанная неопределённо махнула рукой. – А, может, уже и умерли… Чёрт с ними. – Ну, а сейчас, где обитаешь? – постепенно смягчающим голосом продолжал спрашивать Благовский. – У тёток живу в пригороде. То у одной, то у другой… Они меня долго терпеть не могут, начинают злиться. Так я по очереди у них. Пока у одной живу – другая успокаивается…

Нина Степановна уже сложила свои дела в большой шкаф, кружку и пачку рафинада – в стол, оделась и собиралась уходить. Однако у самых дверей остановилась и сделала Благовскому последнее наставление: – Ты не рассусоливай, не рассусоливай. Допрашивай по существу. Оформляй протокол задержания и иди домой. На каждую ханыжку сердце тратить – здоровья не хватит. И до пенсии не доживёшь.