Людмила Ермакова - Настроение

Итак, субботним утром сразу несколько не самых комфортабельных автобусов часа четыре по не самым лучшим дорогам России и, по несколько более укатанным – украинским, везли охочий до покупок люд на «экскурсию». Отсидев все части тела, которые только можно отсидеть, страждущий «десант» вываливался из автобусов и словно муравьи, расползался по улицам Донецка.

Кто-то, не сильно нуждающийся в продуктах, летел в универмаг; кто-то, предпочитая маленькие галантерейные магазины, отоваривался в них болгарскими дешёвыми шампунями, пахучим туалетным мылом, махровыми полотенцами, детской одежонкой; кто-то бежал в кондитерский за конфетами «к празднику».

У меня же был свой маршрут: на автобусе или на такси (тогда это было вполне доступно) я мчалась в далёкий от центральных улиц огромный кулинарный магазин, где отоваривалась «по полной программе». Я «хапала» всё: колбасу «московский хлебец», которою местный народец брезговал, а москвичи о существовании оной даже не подозревали, и так называемую – «чайную»; а если совсем уж повезёт, – то и «докторскую». Не было колбасы – брала «зельц». Сама я его в рот не брала, но ребёнок почему-то его любил (видимо, за неимением лучшего!).

А уже после отдела колбас я бежала в отдел полуфабрикатов: там маленьких котлеток по 8 копеек я набирала штук 30, а для себя – запечённого карпа. Счастливая, увешанная сумками, я по дороге к автостанции умудрялась пробежать по уже частично опустошённым коллегами промтоварным магазинам, чтобы накупить подарки близким на предстоящие у них дни рождения, т.к. в Ростове ничего приличного тоже нельзя было купить. Что поделать, коли пришлось жить в эпоху тотального дефицита?

Казалось, только на ушах не висели сумки, когда безумно уставшая, но по-матерински счастливая, возвращалась я в свой автобус с жёсткими не в меру сиденьями. Что творилось в ближайший после его отправления час!

Возбуждённые беготнёй по магазинам и удачными (так им казалось!) покупками, женщины пускали по всему автобусу обновы для всеобщего обозрения: кто-то восхищался, кто-то расстраивался по поводу не-встречи с таким замечательной вещицей, кто-то сразу засыпал, сражённый усталостью от стояния в очередях и перетаскивания тяжеленных сумок. А кое-кто, жадно отрывая зубами куски колбасы и отламывая грязными руками ломти вкусно пахнущего украинского хлебушка, запихивал в голодные рты долгожданные «деликатесы».

О том, как потом, обременённые поклажей, женщины добирались до дома – можно писать отдельный рассказ. Лично я, уже не в силах забраться в переполненный троллейбус, брала такси с доплатой водителю «за доставку» на 3-й этаж, после чего, «порастыкав» по полкам холодильника приобретённое с таким трудом добро и едва усев принять душ, сваливалась замертво на диван.

Растягивая, по возможности надолго, привезённые продукты, я жила относительно спокойно в некоем благостном состоянии: сын накормлен, учится прилично, спортом занимается – значит, всё хорошо.

Однажды, когда из драгоценных припасов оставался только кусок колбасы граммов на 400, я, придя с работы домой, обнаружила дома голодного зарёванного сына в порванной рубашке. Почувствовав неладное, стала расспрашивать ребёнка, что же такое произошло с ним в моё отсутствие. После долгих уговоров мальчик, явно не желавший возвращаться к неприятному эпизоду, всё-таки, волнуясь и путаясь в словах, рассказал о том, что, ожидая моего возвращения, он, не посмотрев в «глазок», открыл дверь Виктору – соседу, который никогда дотоле не бывал у нас в квартире и общение с которым осуществлялось только на уровне: «здрассьте-здрассьте».

Парень этот происходил из явно неблагополучной семьи: папа – прочерк, мама – алкоголичка. Я ещё застала её, обитательницу полуподвальной квартирки в задрипанной «хрущёвке», где двумя этажами выше проживала и я со своим сыном.

Мамаша Виктора – Маруся – женщина со следами былой красоты, вечно опухшая внешне и душевно опустошённая изнутри, улыбалась при встрече почти беззубой улыбкой и, шаркая ногами, медленно «уползала» в свою «норку». Так она выглядела в свои неполные 40 лет, а вскоре и умерла от неизлечимого недуга. Мальчик-подросток, сын, очень любивший свою непутёвую мать, сильно горевал поначалу, но потихоньку и сам пристрастился к выпивке.

В его квартире стали собираться подозрительные личности, из-за которых соседи чувствовали себя очень неспокойно. А потом стало известно, что Виктор неравнодушен и к наркотикам. И вот я узнала, что именно этот молодой человек решил навестить нашу квартиру в поисках закуски для себя и своих «друзей».

Слегка наподдав моему мальчику и пригрозив худшей расправой за сопротивление, он бесцеремонно выгреб из холодильника всё съестное, в том числе и тот злосчастный, последний кусок колбасы, и, прихватив, как и подобает «настоящему» интеллектуалу, – книгу (как сейчас помню – «Порт-Артур»), преспокойно удалился восвояси.

Когда после рассказа, вновь заставившего сына пережить неприятный визит, я заторопилась к двери, – мальчик буквально повис у меня на руках, умоляя не ходить к этому страшному для него человеку для «разбора полётов». Как могла, я объяснила, что только заберу нашу книжку (одну из любимых книг моей покойной мамы) и вернусь.

Страха во мне не было нисколько. Наверно, так бывает со всеми матерями, когда им приходится защищать своих чад перед обидчиком. На мой звонок в дверь Виктор вышел на площадку. Был он не сильно, но достаточно выпивши.

Я разъярённой кошкой набросилась на него, в запале выкрикивая свои обиды, а заодно и обиды всех женщин, обречённых в одиночку, в не самые лёгкие советские времена, воспитывать своих отпрысков. Вылила на парня столь сильный поток эмоций, что он некоторое время стоял столбом и молчал.

Когда я обозвала его мерзким вором, трусом и гнидой, он внезапно «ожил» и, недолго думая, достал из кармана нож-финку, с которым я, в силу некоторых жизненных обстоятельств, уже была знакома. И точно так же, как во времена моей юности, я почувствовала лёгкий укол в левый бок и леденящую кожу прохладу острого лезвия.

И всё-таки, – того прежнего животного страха во мне уже не было. Видно, сказался приобретённый жизненный опыт. Времени на размышление не было. Рискуя в порыве агрессии быть пронзённой страшным ножом, я как-то интуитивно подняла руку и погладила этого несчастного по голове.

От неожиданности парень на мгновение замер, продолжая держать нож в том же положении. А я, продолжая гладить его по волосам, стала говорить Виктору, что помню его очаровательным малышом, гордо шагавшим с тогда ещё молодой и трезвой его мамой в первый класс. И что в то время я никогда бы не подумала, что он, став взрослым, будет способен обидеть мальчика, который, как и он сам, рос без отца.