Людмила Ермакова - Настроение

Передать свои ощущения в тот момент трудно и сейчас: панический ужас, истинно животный страх, жалость к себе, такой ещё юной, но совершенно незащищённой, к тому же только недавно потерявшей маму; обида, недоумение и боль от царапнувшего кожу лезвия!

И – сверлящий мозги вопрос: «Что дальше?» Скосив глаза на соседа, я увидела абсолютно спокойное, невозмутимое лицо, – только глаза были странно прищурены.

Молча доехали до Нальчика. На конечной остановке Руслан железной хваткой взял меня под руку и повёл к остановке городских автобусов. Силой усадив меня на скамью, он опять достал свою «игрушку» – финский нож – и снова приставил его, но уже к другому боку. Мои ощущения (см. выше) повторить не берусь. Зато Руслан вошёл в «раж»: ему хотелось говорить и выступать, как в «Театре одного актёра», передо мной – единственный зрителем, не могущим не только аплодировать, но вообще что-либо понимать.

Как мог, новоявленный ухажёр дал мне понять, что только недавно он «откинулся с зоны», т. е. освободился из тюрьмы. Уставший от многочисленных «отсидок» за разбойные нападения, он решил, наконец, «осесть», т. е. жениться. На роль жены он, после недолгих исканий, выбрал, а точнее – «назначил» – меня.

Всё это было донесено до моего сведения тоном, не допускающим ни возражений, ни какой-либо альтернативы. И первым шагом к новой жизни, по мнению Руслана, должен был стать визит его к моим дяде и тёте, знакомство с ними, и, как следствие – наша первая брачная ночь! Моё мнение по поводу создания с ним семьи этого бандита абсолютно не интересовало. Он для себя уже всё решил.

Как только я представила возможную встречу этого «отморозка» с дорогими моему сердцу людьми, сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из грудной клетки. Я лихорадочно прокручивала в голове всевозможные сценарии собственного спасения – от громких призывов на помощь до резкого рывка к автобусу в последний момент перед его отправлением. Но мёртвая хватка, коей сдавил мою руку Руслан, не ослабевала, а лезвие ножа явственно холодило мне бок. Пришлось идти на переговоры.

Чтобы не травмировать моих гостеприимных родственников, я стала упрашивать своего мучителя поверить мне на слово и отпустить меня до вечера домой. В 7 часов он мне назначил свидание, практически уверенный в том, что он достаточно запугал меня своими далеко не шуточными угрозами, и я, полностью зомбированная, явлюсь к нему покорною овечкой, чтобы стать его заложницей, и наложницей – тоже.

Этот кабардинец, похоже, вообразил себя никем иным, как падишахом, вольным распоряжаться судьбами и жизнями других людей по своему усмотрению. Даже невооружённым глазом было видно, как ему не хотелось отпускать меня, как он колебался, и всё-таки отпустил. Не помня себя, я метнулась к автобусу и через полчаса явилась домой – на ватных ногах и с бледным, как мел, лицом.

Уже один мой внешний вид произвёл на домочадцев такое впечатление, что мне пришлось «расколоться» и, размазывая слёзы по лицу, рассказать в подробностях о том, что случилось в это, так прекрасно начавшееся, утро бабьего лета. Но, кроме сочувствия родных, мне нужна была их помощь: ведь в тот же вечер, часом раньше назначенного «падишахом» свидания, мне предстояло явиться на городской переговорный пункт для разговора с братом, который он заказал из Ростова. А пункт этот располагался аккурат напротив той остановки, куда я должна была прибыть на встречу со своим мучителем.

Короче, на домашнем совете с участием квартирантов было решено, что на переговоры я отправлюсь в сопровождении четырёх «телохранителей» – трёх квартирантов и дяди Серёжи. Особенно взволновался Ахмет – он не отходил от меня ни на шаг, утешал и убеждал, что не даст меня в обиду: этот юноша, небольшого росточка и довольно хрупкого телосложения, был настроен весьма решительно – по-моему, не совсем верно представляя реально исходящую угрозу со стороны моего преследователя.

Надев для маскировки тётину «огородную» широкополую шляпу, полностью скрывавшую причёску и пол-лица в придачу, её же юбку до пола и огромные чёрные очки, я стала неузнаваемой не только для окружающих, но и для себя, (что естественно – после коротенькой утром юбчонки и копны роскошных каштановых волос). Впятером мы отправились «на дело».

Всю дорогу от автобуса до переговорного пункта я шла, глядя себе под ноги, не смея поднять глаз, и до смерти боясь увидеть бывшего зэка, и только умоляла Господа не допустить роковой встречи. Но всё прошло благополучно: разговор с Ростовом предоставили сразу, без задержки. Брат, сразу оценив серьёзность ситуации, попросил моих «телохранителей» завтра же, за любые деньги, посадить меня на поезд и отправить восвояси, что они благополучно и выполнили.

Перед расставанием Ахмет пытался что-то нашептать мне на ушко, но я не в состоянии была воспринимать его напутствия. Я вообще ничего не видела и не слышала от непосильного напряжения. Бледная от страха и волнения, я всю дорогу до родного города находилась в таком нервном возбуждении, что у меня тряслись руки; к еде я так и не притронулась: всё время казалось, что неожиданно в вагон может ворваться Руслан – почему-то с финским ножиком в зубах.

По прибытии поезда на ростовский вокзал я, в изнеможении, буквально выпала из вагона на руки брата и накопившееся нервное напряжение выплеснулось на него потоком горячих слёз облегчения от того, что всё самое страшное – позади, что я – дома. Правда, кошмарное видение преследовало меня ещё много ночей после пережитого.

Квартирант Ахмет, этот чистый и романтичный юноша, ещё долго писал мне письма на ломаном русском языке, – с год, наверное, но так и не получив от меня согласия на брак с ним, постепенно остыл. На память от него остался изящный маленький кошелёк с его крохотной, сделанной для комсомольского билета, фотокарточкой, подписанной коротко и выразительно: «Люби меня, как я тебя. Твой друг Ахмет».

Это случилось в ту пору, когда всё, что производилось в Ростове предприятиями пищевой промышленности, непременно отсылалось в столицу для достойного пропитания ее жителей. На прилавках же наших магазинов красовались лишь неизменные пачки соли, банки с жёлтыми пересоленными огурцами, да страшное китовое мясо, которое народ так и не смог освоить, а тем более – полюбить.

Сыну моему было в то время лет десять и его растущий организм, естественно, нуждался в нормальной пище – с белками да с витаминами. И каждый день я решала свой трудный вопрос: «Чем его, этот организм, накормить?»

К тому времени я уже благополучно разошлась со своим супругом и поэтому отвечать на этот вопрос, кроме меня, было некому. Рабочим кое-что из продуктов ещё перепадало, номенклатурные работники тоже не бедствовали, а таким, как я, «работникам умственного труда» не спалось ночами. Вот и придумали эти умные головы так называемые «экскурсии», а по сути – «набеги» в ближайшие, более благополучные, города соседней Украины.