Василий Ардаматский - Ленинградская зима

Аксель заглянул в самый конец раздела и вспомнил, как, делая выводы, он вымучивал тогда каждое слово, как смертельно боялся переоценить важность собранных в этом разделе фактов и оказаться в чьих-то глазах плохим наблюдателем, а значит, и плохим разведчиком. Он прочел отчеркнутое еще раз, стараясь представить себе, что читает чужое. Нет, все написано точно, даже хорошо, и все это очень, очень важно, особенно сейчас, когда немецкие войска рвутся к Ленинграду.

Но он не мог успокоиться – синий карандаш вселял большую тревогу, и он задумался над последней фразой своего меморандума: «Если понадобится создать в Ленинграде сильную „пятую колонну“, сделать это будет очень трудно…»

Ровно в час Аксель вошел в кабинет Канариса и остановился у дверей, увидев сидевшего в кресле начальника генерального штаба генерал-полковника Гальдера.

– Идите, идите сюда, – пробасил Гальдер, показывая на свободное кресло напротив себя.

Аксель сел в низкое кресло, держа на задранных коленях папку.

– Значит, вы действовали в Мадриде? – спросил генерал. – Великолепная работа! Я бы на месте генералиссимуса Франко среди памятников, поставленных им самому себе, один воздвиг бы в честь вашей «пятой колонны». А? – Гальдер обернулся к Канарису и басовито рассмеялся, показав подозрительно белые зубы.

Канарис безразлично рассматривал свои короткопалые руки, лежавшие на столе.

– То, что мы применили в Испании, – продолжал Гальдер, – было тогда образцом тактической новинки. Девиз «Барбароссы» – тотальность. Однако наша священная обязанность – сделать все, чтобы не стали тотальными и наши потери. Вы долго жили в России? – спросил Гальдер, уставившись на Акселя водянистыми, светлыми глазами.

– Семь месяцев. – Внутреннее напряжение Акселя росло в ожидании развязки разговора.

– Немало, немало… – сказал генерал и, опустив тяжелые веки, замолчал.

В это время в радиоприемнике, приглушенно работавшем за спиной у Канариса, послышался фанфарный сигнал, предшествовавший передачам с Восточного фронта.

– Прибавьте, – попросил Гальдер.

Военный корреспондент говорил непосредственно из перевалочного лагеря для русских военнопленных…

– Я спросил у наших офицеров, сколько здесь русских, они не могли ответить, сказали: «Считайте сами…» – Голос замолчал, из приемника слышался ровный звук, будто кто-то непрерывно стонал на одной унылой ноте. Потом корреспондент с помощью переводчика брал интервью у пленных. Все они говорили, что война с Советским Союзом уже проиграна, и выражали радость, что остались живы и попали в культурный немецкий плен…

Гальдер приподнял руку, и Канарис убавил звук.

– Это те русские, которых вы знали в Ленинграде? – спросил генерал.

Аксель ответил не сразу.

– Мне кажется… наша пропаганда… не очень… – сказал он уклончиво, хотя хорошо знал, что при Гальдере можно сколько угодно ругать пропаганду.

– Э-э, оставим это, – поморщился Гальдер. – Наше дело – сама война.

– Но ведь это опасно и для нашего солдата… – более уверенно продолжал Аксель. Видя, что Гальдер ждет какого-то разъяснения, прибавил: – Я читал досье по Бресту – слишком много эмоций, непонимание обстановки и непомерное удивление, что русские не сразу капитулировали. Надо хотя бы немного знать характер противника.

– А вы знаете его характер? – прищурился Гальдер.

– Во всяком случае, я знаю, что в России давно романтизируется пограничная служба, что их пограничные войска должны драться особенно упорно.

Тяжелые веки Гальдера вздрогнули.

– Мы приближаемся к Москве и Ленинграду, обе цели грандиозны, – негромко сказал он. – О Ленинграде есть разные мнения. Фюрер сказал как-то, что землю, на которой стоит Ленинград, следует вернуть морю… Есть другое мнение – сохранить этот город как декорацию. Как декорацию, – многозначительно повторил Гальдер. – Я читал ваш меморандум. Сейчас вы ничего не хотели бы в нем изменить?

– Разве что нашел бы какие-нибудь более точные слова, – ответил Аксель.

– Этим вы займетесь, когда будете писать мемуары. А пока у меня к вам практический вопрос. Вы пишете, что очень трудно создать там «пятую колонну». Но не договариваете до конца – беретесь вы за эту затею или ее надо оставить. А? – Гальдер повернулся к Канарису.

– Мы занимаемся этим, – бесстрастно ответил Канарис. – Но нельзя нашу задачу рассматривать в отрыве от того, что делает армия. Вы же понимаете, что поднять город против самого себя можно только в атмосфере паники и страха. Именно в этот момент армия должна взломать двери города, как это было в Мадриде.

– Но когда взломаны двери, в дом входят посторонние люди… – сказал Гальдер и посмотрел на Канариса.

– Весь вопрос, сколько посторонних осталось лежать за порогом дома. Тотальные потери могут превратить победу в поражение, вы знаете это лучше меня… – спокойным, ровным голосом ответил Канарис.

Аксель затаив дыхание слушал их разговор, он прекрасно понимал, что именно сейчас решается его судьба.

– Я хочу одного – ясного представления о ваших возможностях, – раздельно и громко сказал Гальдер.

– В ближайшие два-три дня мы представим вам исчерпывающий документ… – ответил Канарис.

Когда Гальдер, тяжело поднявшись с кресла, ушел, Канарис долго молчал, разглядывая свои руки, щурил глаза. И наконец спросил:

– Все-таки трудно или невозможно?

– Трудно. Очень трудно, – негромко ответил Аксель. – На Мадрид похоже не будет.

Канарис встал и начал ходить вдоль стены, скрытой плотным занавесом, за которым висела огромная карта мира.

– Вам ясно стратегическое значение Ленинграда? – Адмирал остановился и взглянул вверх, туда, где на карте, за занавесом, был обозначен Ленинград.

– Да. И я читал записку фюреру генерал-фельдмаршала фон Лееба.

– Прекрасно… – Канарис снова мягко вышагивал по ковровой дорожке, вдоль стены. – Значит, вы понимаете, что означает для Германии не взять Ленинград. Не взять?! – вдруг громко спросил он и остановился. Высоко подняв голову и грозя пальцем, он повторил: – Не взять! Не!.. – И после выразительной паузы спросил: – Вы не хотели бы изменить вывод в своем меморандуме?

– Нет, – встал и вытянулся Аксель.

– Даже если бы вы знали, что на основании вашего вывода может быть отменен наш удар по Ленинграду?

– Ленинград будет взят общими усилиями – армия и мы. Как в Мадриде.

– На что же вы надеетесь? – спросил Канарис, шагая вдоль стены.

– На пророческое указание фюрера, однажды легкомысленно подвергнутое мною сомнению, – ответил Аксель, провожая взглядом шефа.

Канарис остановился и непонимающе, выжидательно смотрел на него.

– Государство в час больших потрясений слепнет и глохнет. Помните, как в Испании я попытался противопоставить этому опасность риска, а вы посоветовали мне поверить фюреру?