Анатолий Музис - Колымские повести. Трилогия

– В Прибайкалье я на трелевке леса работал. Обед нам привозили.

Нюкжин взял топор.

– Вас там сколько было?

– Сотни полторы.

– Вот! А нас четверо.

– Я не к тому… Но ведь я не обязан. Я – вездеходчик!

– А кто обязан? У нас вездеходчики, бурильщики, начальники. А повара нет.

– Вижу, – сказал Виталий. – Давайте топор, я поколю…

Нюкжин разложил костер, поставил на огонь казан с водой, засыпал туда гречневой крупы, демонстрируя приличные на-выки кашевара. Потом вскрыл две банки мясной тушенки и, в заключение, повесил над костром чайник.

Виталий принес еще две охапки дров, сбросил их у огня.

– А все-таки, – сказал он, – я откажусь, другой откажется. Тогда как?

Нюкжин засмеялся. Он в это время мыл грязную посуду.

– Пришлось бы готовить мне, вот как сейчас.

– А если бы и Вы не захотели?

– Я подчиняю свои желания интересам работы.

– Значит, так бы и готовили весь сезон?

– Нет, так тоже неправильно.

– А как же правильно?!

– Выдал бы каждому продукты и готовьте себе сами.

– Здорово! – сказал Виталий. – Я бы не додумался.

– Естественно! – согласился Нюкжин. – Подумать такое, значит поставить крест на работе.

Вдвоем они приготовили завтрак, быстро и не хуже вчерашнего ужина.

Затем они оба подошли к буровому станку. Нюкжину дали его на четыре недели исключительно потому, что на Колымской низменности он мог начать работу раньше, чем другие партии в горах.

Опускали последнюю трубу. Кеша выполнял указания молча, видимо понимая, что они действительно не в академии.

Кеша было взглянул на начальника, но Донилин тут же сердито рыкнул:

– Не зыркай! Упустим!

Донилин закреплял штангу, Кеша придерживал ручку лебедки.

– Давай! – крикнул Долинин. – Быстрей!

– Глуши мотор, – сказал Виталий. – Завтрак готов!

– Сперва отбурим, – невозмутимо отозвался Донилин.

– Так стынет же…

– Схватит инструмент, тогда узнаешь, как она стынет.

– Кто схватит?

– Кто! Кто! Заморозка!.. Вот, кто!

– Мерзлота, – пояснил Нюкжин. – Оставь трубу в скважине, пусть ненадолго, замерзнет вода, скует инструмент. Тогда трубу «бросай надо!»

– То «давай», то «подожди», – пробурчал Виталий.

Нюкжин тоже хотел есть, но промолчал. Прошло около получаса, прежде чем Донилин прислушался. Он и сам не смог бы объяснить, что слышал, но опытный слух подсказывал: бурение на пределе!

– Восемнадцать метров! – сказал Степан. – Затираю керн.

Когда вынули последнюю трубу, солнце уже стояло над лесом. Как только выключили моторы, стало тихо-тихо. Ополоснулись водой из шланга. Сели к огню.

– Я законно жрать хочу! – возвестил Степан.

– Калачей нет, – пошутил Нюкжин.

– Пройдет и так.

По тому, как утром Нюкжин не обнаружил в казане вчерашних макарон, а их оставалось немало, сомнений не было: Донилин и Кочемасов позавтракали, причем плотно. И правильно сделали. Какая работа на пустой желудок?! Но Степан и Кеша уминали кашу так, будто на самом деле работали без завтрака.

Чай пили не спеша. Но Донилин засиживаться не дал.

– Пошли… Закончим.

Измазанные мокрой глиной колонковые трубы лежали рядком. Степан начал с последней.

Он выдавливал из нее грязную глиняную колбаску, а Нюкжин бережно подхватывал ее по частям, и запечатывал в конверты из бумаги крафт с прокладкой из восковки.

Обед у буровой

Пакеты выстраивались длинной вереницей. Лицо Нюкжина сияло. Посветлел и Степан. И Кеша улыбался. Они видели, что Иван Васильевич доволен и чувствовали себя сопричастными к его работе, вероятно нужной. Ведь не кататься же он поехал по болоту!

А Виталий смотрел разочарованно.

– Одна глина, – сказал он.

– В Западно-Сибирской низменности тоже, казалось, одна глина. А сейчас оттуда идет половина добываемой в Союзе нефти.

– Значит, мы нефть ищем?

– Не обязательно. Для начала просто надо знать, что под ногами.

– Болото под ногами.

Снова пили чай. Балагурили.

Потом занялись обустройством вездехода. Переместили бочку с бензином в переднюю часть кузова. Не срочный груз поставили на дно. Кошмы, палатки, спальные мешки, рюкзаки с личными вещами положили сверху, обложив ими рацию и «спецчасть». В корме кузова оставили свободное место, туда сгрузили моторы, лопаты, ломы, запасные тросы. Здесь же поставили сбоку ящик под кухню, пока свободный.

К четырем часам отобедали.

– Сегодня далеко поедем? – спросил Донилин.

– Километров пятнадцать.

– Тогда ехать надо. Еще скважину пройдем.

– Куда гонишь? – спросил Виталий.

– А ты что, утомился?

– Не утомился, а рабочий день кончается.

– Значит на севере рубль длинный, а день?.. короткий?.. Я дело люблю. И чтобы азарт в деле…

– И чтобы «стакан»! – поддел Виталий.

– И чтобы стакан, – согласился Донилин. – Он, сердешный, очищает.

Нюкжин насторожился. Подумал, Виталий и Степан опять схватятся. Но Кеша осадил их:

– Кончай заседание! Не в Академии наук!

Все засмеялись. А Нюкжин решил, что они притерлись.

– Поехали! – сказал он.

Сложили кухню. Кузов затянули брезентом, закрепили веревками. Поверх брезента положили треногу, подстелив под нее кошму.

– Готово! – подвел итог Кеша.

Нюкжин сел в кабину, разложил на коленях карту. Донилин и Кочемасов забрались наверх.

– Кеша! Поглядывайте по маршруту. Не везде можно по азимуту.

– Понятно! – отозвался Кеша.

И вот место, где они ночевали, жгли первый костер, справляли «товарищеский ужин» и бурили – позади! Они словно отчалили от родного берега. И вернутся ли еще сюда, к сараю?

«Ребятам, видимо, придется», – подумал Нюкжин, но как о чем-то очень далеком.

Вездеход ГАЗ-47

В небе тянулись птичьи стаи. Они держали курс на север.

«Куда же они летят? – думал Нюкжин. – Там еще снег».

А птичьи стаи все летели и летели. Вероятно, они лучше знали – куда! Они летели и как будто несли с собой тепло. Снег не просто таял, он сбывал просто на глазах. Ледяные линзочки озер подходили водой, но они ехали по-прежнему напрямую, сокращая путь и испытывая удовольствие риска.

Иногда Нюкжину слышался подозрительный треск под гусеницами, и однажды, когда они съезжали с озера, лед у самой кромки берега обломился. Они выскочили на сушу, обдав сидящих наверху всплеском воды.

Виталий притормозил. Нюкжин выглянул: как оно?

Кеша улыбался:

– Лихо вы!

«Не лихо, а глупо!» – подумал Нюкжин и запретил съезжать на лед.