Марфа Московская - Золотоискатель. Истоки

Наутро все закончилось. Шхуна мягко уткнулась в берег, как ребенок в материнский живот. Обретя под ногами твердыню, я постепенно приходил в себя… Мы обсохли и с удовольствием гуляли около парусника, любуясь утихшей природой и красивым приливом. Матросы штопали на берегу парус, а Кузьмин, сидя у костерка и слушая, как поет чайник, задумчиво чертил кораблики палочкой на песке:

– Я слышал, Андрей Николаевич, по Амуру народ уже вовсю плавает! Адмирал Путятин ходил в том году, а за ним двинулась наука, Шренк тунгусов наших изучал…

– П-фф – ответил я, – пусть теперь плавают, отчего же нет? Дорога открыта! Мы-то первыми шли.

– Ну, не совсем… И до вас там смельчаки были. Поярков, вон, когда еще ходил? Больше двух веков назад, почитай.

– Так он от Зеи ходил до устья, а не с верхов.

– А Васильев, ссыльный который? Вот уж авантюрист! Его маньчжурцы три раза ловили и нам возвращали. Мужика бы к науке исследовательской привлечь, в помощники кому дать, а мы его – в кандалы.

– Да, жаль его… У нас завсегда так. Но это еще что! Говорят, лет двадцать назад француз какой-то ходил на Амур, миссионер. Так его гольды слопали за милую душу!

– Не слопали, а убили! – вмешался исправник, шумно отхлебнув из кружки. – Выбили зубы и вырвали глаза, а тело оставили лежать на берегу, пока его волной не смыло.

– Господи, помилуй… за что ж они его так?

– Того не ведаю… Миссионерам во все времена изрядно доставалось. Не лезь в чужой монастырь!

– А что же туземцы Шренка не убили?

– Так он же академик, а не миссионер. Он только изучал все вокруг, а в душу не лез. Понимать надо!

– А-а…

Мы надолго замолчали, глядя на огонь. С моря дул легкий бриз, дышалось легко и славно, и работать совсем не хотелось…

Отдохнув, я вяло произвел исследование морского дна. В основном оно представляло собою породы, вынесенные из долины Уды. Своим помощникам я объяснил, что если Уда золотоносна, то при промывке здешних песков мы неминуемо должны получить черный шлих с золотинками, так называемые знаки золота. А если не найдем, то Уда не стоит нашего внимания, и даже если в ее притоках что и лежит, то настолько слабое, что не в состоянии дать о себе знать…

Я велел рабочим поставить походный вашгерд возле лужи, решив промыть пуда четыре камешков с песком. Получили мы массу шлихов и… ни одной пылинки золота! Вот неудача. Удский исправник, присутствовавший при процессе, был сильно удручен и потребовал повторить пробы, однако это ни к чему не привело.

Днем поднялся мерзкий ветер, и мы вынуждены были вернуться на судно. Пока я размышлял, что делать дальше, к нам неожиданно подплыла лодка, в которой сидели казак и тунгус. Прибывшие вызвались быть лоцманами в прибрежье за небольшую плату, и я с радостью согласился, так как меня занимали другие планы. Мы собирались бросить корабль и идти вверх по реке пешком, чтобы не терять драгоценного времени.

Пока гости под надзором исправника занимались шхуной, мы с командой перебрались на берег и пошли вверх по Уде, таща лодку с вещами и припасами на канате. Лодка, искусно выдолбленная из дерева и формой своей приноровленная к характеру реки, сильно облегчала нам путь… Но погода быстро портилась, а кое-где по берегам реки уже лежал снег. Холодная чистая вода Уды, рожденная ледниками на стыке хребтов Джагды и Джугдыра, вяло плескалась о днище лодки, река почти на всем своем протяжении смирно текла по равнине, местами заболоченной. Мы очень спешили, и в итоге за три дня наш отряд отмахал восемьдесят верст. Рабочие, изрядно притомившиеся, первыми заметили церковь на пригорке, а за ней юрты и домики Удского острога. Здесь жили в основном ссыльные люди, которых сгоняли по Охотскому тракту.

Мы с удвоенной силой рванули, предчувствуя скорый отдых и тепло…

Моя экспедиция в эти края стала уже третьей по счету – ранее тут побывал граф Миддендорф, известный натуралист, и полковник Ахте, исследователь и топограф. Следы пребывания последнего сохранились в памяти многих жителей острога, а именно: священника-вдовца с дочерьми отца Николая, урядника с двумя казаками при нем, комиссара при магазине, фельдшера, сторожа церкви, одного крестьянина с семьей, трех ссыльных баб, двух якутов и нескольких окрестных тунгусов… Очевидно, полковник подробно и с упорной немецкой добросовестностью собирал сведения об этом крае. А больше развлечений тут не было, скукотища цвела преизрядная, и наш приход немного оживил местное население.

Затяжные летние дожди не позволяют заготавливать в пойме Уды сено, поэтому в остроге паслось всего четыре рогатые скотины, а для еды откармливали лошадей. Жалкие огородики насытить своих хозяев не могут, но зато осенью в остроге начинается настоящий рыбий праздник: разнообразные кеты, горбуши, кижучи и чавычи стадами прут из моря, их ловят и вялят на зиму. Вместе с людьми рыбу ловят и братья наши кровные, обладающие ловкими лапами – медведи, рыси, да и скопа не побрезгует лишний раз спикировать за хвостом… После медвежьих пиршеств на тухлятинку сбегается всякая хищная мелочь; в общем, рыбой здесь кормятся все! Однако несмотря на то, что осенью в поселке плетни сплошь увешаны розовато-желтыми распластанными тушами лососей, и кажется, что нет им конца, к весне запасы все равно кончаются, и вновь наступает голод…

Я устроился в избе исправника, в выделенную мне комнату, и первым делом поменял рамы на американские, которые бережно вез с собой на шхуне, а потом и на лодке. Привычка обустраиваться с комфортом стала моей традицией, ведь после тяжких трудов и ночевок в лесах так хотелось нормально отдыхать и жить по-человечески – на то она и цивилизация! До этого счастливого момента все окна в избе были обтянуты рыбьими пузырями, что не прибавляло ни света, ни свежего воздуха. Потом я достал и оживил походную печь, повесил на окна занавески, оклеил стены и потолок обоями, после чего расставил привезенную компактную мебель. Теперь жить можно!

Скука в остроге цвела страшная, морозы крепчали, и делать было решительно нечего. В избе я нашел старое ружье исправника, и разок сходил поохотиться на лису, с удовольствием разгадывая тонкие пунктиры следов мышкующего зверя… Лису я выследил, но стрелять не стал. Зачем?… Видел также много волчьих, оленьих и кабаньих следов, однако они меня не возбудили, и я вернулся в дом засветло, решив заняться чтением.

Уда быстро покрылась толстым льдом, и по ней вскоре приехал хозяин. Он изрядно подивился новшествам, медведем потоптавшись в моей комнате, однако я не дал ему много времени на размышления об истинном комфорте; пора было начинать действовать, пока морозы еще не вошли в полную силу. Пока исправник созывал народ, я проветрил и протопил избу, вскипятил самовар, выложил сахару, нарезал сала на сухари – пир, да и только! Затем вытащил бритвенные причиндалы и привел, насколько возможно, свое лицо в порядок. Скоро из зеркальца на меня уставились серые прохладные глаза, с ниспадающим на них изрядно отросшим русым волосом. Я внимательно осмотрел свое худое лицо, разрезанное мимическими складками вокруг рта, тонкокрылый нос, упрямые ровные губы, сизый подбородок и короткие рыжеватые усы. Сойдет! Бороду я брил принципиально – хотя зимой она защищает лицо от мороза, а летом от гнуса, я всегда старался выглядеть человеком, а не дикарем…