Владимир Кулеба - Олигархи тоже платят

– Очень жаль, – что вы не смогли видеть все это, уже столько лет прошло, а до сих пор тепло становится, как вспомнишь.

– Э, да вы, оказывается, романтик, вот уж никогда бы не подумала! А слабо у нас такой праздник в честь выздоровления президента, а? Да многие, не выдержав удара судьбы, застрелились бы от несправедливости, впрочем, вряд ли, духу бы не хватило, наши политики ни на что не способны…

– Как жаль, что вы не были ни разу в Эмиратах, вам бы точно понравилось.

– Так в чем дело, в следующий раз будете ехать, возьмите с собой. Хотя вы, наверное, теперь туда ни ногой, покруче куда-нибудь… А вообще, скажу вам, я не против с вами хоть куда, даже в Пущу-Водицу.

Вот это ее «я не против», как потом думал Федор, и явилось тем сигналом, понятным обоим знаком, паролем и отзывом, короче, стало ясно: она – не против. И все дальнейшее, что случилось с ними, было бы невозможно без этого сигнала. Так, по крайней мере, думал и считал Федор. Потом, когда обессиленные лежали на ее раскладном диване, который чуть не сломался от непривычной нагрузки, Лена попыталась завести речь о работе, о том, для чего якобы они и приехали сюда, но он пригрозил пальцем – о работе ни слова, сегодня наш день, завтра будем разбираться. В десять или одиннадцать вечера, уже довольно поздно было, ужасно захотелось пить, но ничего в холодильнике не оказалось, она сварила кофе и принесла бутылку шампанского – вместо воды. И Федор, не нюхавший спиртного четыре года, с удовольствием хлобыстнул фужер, а ведь даже на Новый год воздерживался, не позволял себе, держал в узде.

В голове зашумело, Лена закурила какую-то длинную и тонкую сигарету из сигарного табака. Дым так призывно пахнул медом и еще чем-то балдежно легким, воздушно-фруктовым, возбуждающим, как ее новые французские духи, которые он ей подарил, всегда носил в кейсе на всякий случай, мало ли кому за день презент придется вручить. Ну здесь особый случай, духи ей так понравились, последний писк! «Как ты пахнешь», – только и выдохнул он, – тот же ее запах вперемежку с медовым дымком, дурманит голову так, что он даже докурить ей не дал. Сигарета догорела в пепельнице до самого фильтра, и когда уже почувствовался запах ваты, она, не отрываясь, рукой, на ощупь, смяла ее в пепельнице.

Потом они часто вспоминали этот вечер, каждую деталь смаковали, выяснилось, что каждый видел происходящее по-другому, по-своему, но все равно приятно. Она всегда, например, удивлялась, что он не помнил запахов, улыбался несерьезно, когда она ему рассказывала. Да подумаешь, запахи, говорил он. Что тут такого? Да пойми ты, не соглашалась Лена, – вся любовь – это биохимия! Посмотри, как собаки друг дружку обнюхивают, прежде, чем приступить к любви? К запаху привыкают, так и люди… И правда, Федор часто вспоминал, как купал маленького Костика и, вытирая, тайком, прячась в полотенце, вдыхал свежесть его тела.

Лена больше всего запомнила, как у нее оказался пустой холодильник, даже воды не было, проклятая работа задолбала совсем, домой возвращаешься поздно и без задних ног, как раз сегодня она собиралась в «Биллу», что неподалеку от ее дома, за продуктами. Хорошо, шампанское выручило. Да ладно, смеялся он, как ты можешь расстраиваться из-за такой ерунды! – «Для меня это как раз не ерунда!». Но оба сходились на одном: долго диван не выдержит. Надо менять, развалится, да и у соседей штукатурка, должно быть сыплется, когда он ходуном под ними ходит. И не мудрено – Федор килограммов за сто, давно, правда, не взвешивался, ну и Лена сложена классно, без грамма лишнего, но такая секс-бомба, что кажется, будто дама в теле, в самом соку. А грудь – вообще с ума сойти можно, вроде бы и небольшая, как раз по размеру его ладони, когда он ласкает ее. И до чего же упругая, как два налитых соком яблока, в его руках становится еще больше. Да и не в весе дело, конечно же. Когда они набрасывались друг на друга, ни один диван не выдержал бы. Здесь не то что голову потеряешь – живым хорошо бы остаться. Как выключатель какой-то щелкнул, мгновенно и ослепил, и оглушил, и память отшибло. Такая вот любовь началась. И не любовь вовсе, а как говорила Лена – патология.

Федор, как ни странно, не был избалован женщинами. Можно сказать, ему с ними не везло с самого детства. Он-то и попробовал первый раз в двадцать лет – никто и не поверит, – окончил десять классов, а женщину не узнал. А когда? Днем в футбол играли до вечера, потом с друзьями слонялись по Чоколовке, другие интересы, не до баб. Да и не тянуло особенно. Потом уже, в институте, разгулялся. Да и то сказать – как-то второпях, несерьезно все, не по-взрослому, а отсюда и не в кайф. Федор боялся их, с напрягом переносил все ласки, только и думал, как слинять поскорее. Барышни, кстати, это чувствовали прекрасно, и особо не навязывались, ни на что такое серьезное не рассчитывали, называли между собой горем луковым. В смысле, что столько усилий на него потратишь, пока в постель затащишь, а удовольствия того, что представлялось – с гулькин нос. Ну и валяй себе, дальше носом крути, пусть другие тебя добиваются, может им больше обломится.

В шестом классе Федор, правда, серьезно влюбился в пионерлагере, до сих пор помнит имя: Лена Быстрякова, балерина, танцевала на всех концертах в тапочках белых, пуантах и пачке, когда на цыпочки становилась, у Федора дыхание перехватывало, точь-в-точь как сейчас. И надо же: тоже Лена! Но сегодня Федор – богатый буратино, известный всему Киеву мужик, а тогда был с теткой Оксаной, на манной каше и селедке с картошкой сидели. И когда Лена Быстрякова, уже в Киеве, ему позвонила и пригласила на день рождения, он не пошел. Во-первых, потому что струсил, а во-вторых, – не в чем было, нечего одеть, в школу зимой в одной рубашке бегал под пальто, но всегда в выстиранной и наглаженной, что отмечали все учителя. Первый костюм тетка справила ему, когда десятый класс оканчивал, на выпускной, и то перелицованный с дядькиного, сколько в шкафу висел – неизвестно. «Как оборванец», – сказала как-то про него девушка, с которой он целовался в ее парадном на Подоле, на Жданова, нынешней Сагайдачного. Когда только познакомились, и он повел ее в кафе «Снежинка», на Красноармейскую, угощать мороженным, в кармане все перебирал мелочь, боялся – не хватит, ведь продавали по весу, продавщица за стойкой ложкой своей накладывала, раз – так, другой – больше, как получится, словом. Хватило, еще и копеек пятнадцать – двадцать оставалось. Та девушка, когда он принес удивилась: а коктейль? Совести нет, на один только и хватило. «А себе?» – «Горло что-то болит, не хочется». – «Не хватило, наверное» – догадалась она и рассмеялась.

Господи, и сколько таких унижений приходилось в детстве выносить на каждом шагу. Сейчас ему по фиг – какие джинсы носить, костюмы и галстуки, когда в Вене ждали свой рейс, зашел в дьюти-фри, отобрал дюжину костюмов, пятнадцать сорочек, два десятка пар носков, галстуков тридцать штук – решил все проблемы с одеждой. На даче все равно в старье ходит, и удобно! По молодости не то: все чего-то хотелось, чтоб не такое, как у других, чтоб выделиться, индивидуальность свою показать. Как одно время хотел голубые джинсы, у всех вокруг уже были, только он все никак купить на «туче» не мог, не хватало, шутка ли сказать больше стольника тянули! Может, он и Лену Быстрякову за ту ее белую балетную пачку полюбил, на всю жизнь так и врезалась, контраст-то какой: он в пиджаке с дядькиного плеча, и она – прима-балерина. Пройтись с такой под руку – и все умрут от зависти: вот это солидно, сказали бы, по-взрослому Федя Бурщак гуляет, классную барышню отхватил, можно только позавидовать, молоток, Федька! И вот что интересно: столько времени прошло, да и дело-то разве во времени – нет, конечно, как круто поменялось все – теперь только свистни – любая барышня за тобой побежит, сломя голову, один жест, слово сделают ее счастливой на всю жизнь. А толку?