Александр Щербаков-Ижевский - Легендарный Т-34 и его танкисты. Серия «Бессмертный полк»

А куда же, всё-таки подевался его пострелёнок, виновник «тревоги»?

Но я тихо сидел под кроватью с панцирной сеткой, что располагалась за печкой и не смел шевельнуться.

…Постепенно мы оба заснули. Каждый на своём месте.

Сквозь сон я слышал, что пришла мама и они вместе стали искать меня. В конце-концов нашли. Папа вытащил из-под кровати, ласково взял на руки и уложил в мягкую кровать с периной, что находилась за сервантом. А мама тихо ругала папу за то, что он опять «гостевал» у Андрея Павловича. Опять же за то, что по приходу своим видом напугал сына, что тот аж спрятался под кроватью.

Эх… Знала бы мама о моём баловстве…

Бывало, оба фронтовика собирались у нас на кухне. Так назывался закуток между печкой, ситцевой занавеской и углом избы. Они тихо вели беседу, слегка громыхали посудой, стеклом. Курили по очереди, выпуская дым в приоткрытую печную дверцу. Места там было мало и им приходилось по очереди, сидя на корточках наклоняться и пускать струю дыма прямо в печную пасть.

Когда я наблюдал за ними, это волшебство завораживало.

Моя кровать находилась прямо за занавеской, и я частенько был в курсе их разговоров. Особенно впечатлила меня история, где Андрей Павлович вытаскивал из подбитого танка заживо сгоревших друзей, тела которых месяц находились на ничейной территории.

А что было делать, если штрафников поблизости не было. Да и танкисты сами в смертниках постоянно ходили.

Под знойным, палящим солнцем, одетые в броню танка трупы разбухли и, чтобы достать их пришлось распиливать ножовкой по частям. Руки, отдельно отрезанные ноги, головы, тела распиленные на куски вытягивали гужевыми вожжами. Смрадную человеческую требуху заталкивали в вёдра с солярой, чтобы меньше воняло и тоже тащили туда, наверх в командирский люк.

В общем, сами понимаете, как это было тяжело вспоминать взрослым мужикам. А мне в то время было ничего, совсем даже не страшно. Я даже представить себе не мог, как это так человека и по частям. Короче, всё это ерунда какая-то и не могло быть в реальной жизни.

– Не дай бог такое увидеть и так закончить, брошенным и всеми забытым – говорил Андрей Павлович, – помянем фронтовых товарищей!

Полина Ивановна о боевых заслугах своего мужа не догадывалась. Я тоже, спустя годы, спросил свою маму о том, что хотел бы знать, где воевал мой отец? К моему великому удивлению, разочарованию и расстройству она даже не знала, что папа воевал на подступах к Ленинграду. Тонул, гнил, и, будучи раненным, валялся окровавленным в Новгородских болотах. Эх, эти женщины… В послевоенные годы не до ласк и разговоров им было.

У меня сложилось устойчивое мнение, что реально воевавшие фронтовики все, сплошь и рядом старались не беспокоить своими воспоминаниями мирных людей. Слишком всё было страшно. Зато было не остановить в рассказах обозников, тыловиков и всякую остальную литерную «рассаду».

А, между прочим, фронтовая биография Андрея Павловича Бызгина тесно переплеталась с бронетанковыми войсками легендарного генерала Батова и битвой на Сталинградском направлении.

Когда папа и Андрей Павлович встречались, их разговоры и воспоминания были долгими, тягучими и нескончаемыми.

Кое-какие сведения мне довелось уловить и получить воочию.

Почему мы проигрывали танковые сражения?

Прежде всего вам надобно выбросить из головы сложившиеся стереотипы. Объясню, как выживал в бою танк Т-34.

Да-да, вы не ослышались, именно выживал. Сейчас расскажу, тогда и поймёте.

Гидравлики у Т-34 не было. Вся механика производилась за счёт рычагов. Даже при стоячем танке было очень сложно передвинуть кулису коробки передач (ККП). Поэтому передачу втыкали вдвоём, в четыре руки вместе со стрелком, располагавшегося справа от водителя.

На ходу переключить скорость ККП было не возможно.

Понижающего редуктора не было. Отсюда трудные препятствия преодолевали задним ходом, вследствие самого низкого передаточного числа.

На шоссе танк трогался сразу с четвёртой передачи, а по пыльнику двигался на третьей. Для боя существовала «универсальная» вторая, если без ограничителя, то «разгонялись» до 25—30 км/час.

Но при любой скорости воздушных фильтров хватало лишь на 50 километров. В любом случае после «полтинника хода» обслуживание требовалось для того, чтобы прочистить масляные фильтры и дозаправиться.

Плавный ход отсутствовал. Для наведения орудия и выстрела танку полагалось качнуться на тормозах и замереть, после чего его долго болтало.

Ствол прыгал вверх-вниз и никак не мог успокоиться.

Возможность тщательного прицеливания и точного выстрела была исключена. Орудийного стабилизатора у него никогда не было.

Поэтому, как только танк останавливался для выстрела, а ему это сделать было крайне необходимо, его тут же поджигал противник. 3—5 выстрелов немецкими подкалиберными снарядиками 37 мм вполне хватало, чтобы полностью обездвижить бронированную машину. Снаряды легко пробивали броню и кувыркались внутри коробки танка, высекая из советской брони страшно ранящие осколки.

Обычно всё заканчивалось смрадным факелом. В худшем случае взрывом внутри, которым вырывало с «мясом» башню и в клочья разрывало и сжигало пламенем всё, что могло гореть, плавиться, начиная с двигателя, комплекта боеприпасов, топливных и масляных путепроводов, заканчивая телефонными проводами и легкосплавными системами наведения. Человеческий материал для мартеновского огня здесь был несущественным, вторичным ресурсом.

Выхлопные газы уводились позади самого корпуса в землю. Поэтому по пыльным полевым дорогам, либо по снежникам в колоннах двигаться было совершенно не возможно. Идущим следом танкам облако пыли или снега забивались в открытые лобовые люки. Видимость была нулевой, а всё движение происходило скорее на инстинктах, нежели в соответствии с технологией перемещения и учётом дистанции.

Ад кромешный!

В связи с этим, хроникёры очень не любили снимать «кино» про движущиеся на марше колонны танков Т-34.

Профессионалы считали, что Т-34 был самым разболтанным, демаскированным и грохочущим танком Второй мировой войны.

– На поле танки грохотали.., – и это всё о нём, о самом массовом танке Второй мировой войны. А другой, аналогичной альтернативной системы у РККА не было.

При выстреле из казённика и стреляной гильзы выделялся токсичный и ядовитый газ. Тряпочный гильзоуловитель, почти сразу же прогорал и гильзы падали на дно. От ядовитой вони, через 3—5 выстрелов можно было потерять сознание, что и происходило периодически с экипажем.

Поэтому заряжающий подавал снаряды из боекомплекта расположенного на дне, а после выстрела голыми руками (перчатки были не положены) выбрасывал раскалённую стреляную гильзу мимо командира (если получится) прямо в открытый башенный люк. Если промахивался, гильза рикошетила обратно и прилетала прямо в голову заряжающему. Хорошо, если горячий кусок металла башку ему не сносил.