Сергей Жоголь - Искры в таёжной ночи

Широкая, мощная – она уверенно несла свои тихие воды куда-то вдаль, плавно исчезая за горизонтом. Над серовато-синей гладью с криками носились чайки. Их крики тонули в мягком рокоте прибоя. Птицы то устремлялись ввысь, то стремительно падали, хлопали крыльями у самой воды и вновь взмывали, сжимая в клювах серебристую рыбёшку. Небо с каждым мгновение становилось чище и светлее, заметно посветлевшие тучки над водой походили на гигантский зефир.

– Теперь легче будет. Тут дорога набитая, вдоль речки пойдём, – Софья ускорила шаг.

– Как на море, – Женька с трудом поспевал за попутчицей.

– Не знаю – не была. Поверь, это не море.

– Река? Что за река?

– Это Самородка.

– Какая большая. Не слышал о такой.

– В царские времена тут золото мыли. Тогда-то деревенька наша тут и появилась. Потом прииск опустел, а люди остались. Леса здесь богатые. Зверя много. До Петряевки пара вёрст всего и осталось. По ней наши в Урден и добираются: летом – на моторках, зимой – на санках, да на снегоходах.

– Просто благодать. Всё продумано до мелочей, – усмехнулся Женька.

Софья покачала головой.

– Чего ж ты сюда приехал, раз всё тебе не нравится? Сидел бы в своей Москве, да в монитор пялился. Эх, – она махнула рукой, – здесь же красота. Свобода. Простор.

– Угу, тепло и мухи не кусают, – Женька прихлопнул сидящего на шее комара. – Если бы не Григорич, начальник мой, ни за что бы сюда не поехал.

Некоторое время шли молча, наконец Женька не выдержал:

– Слушай. А приятель-то твой… Тот, что в райцентр ехал… в автобусе. Он тебе каким боком? В наколках весь – сиделый что ли? Ты не похожа на тех, кто с блатными якшается.

Девушка рассмеялась:

– Напугал тебя дядя Егор? Забыть его не можешь.

– Ну, знаешь…

– Не обижайся. Я ведь понимаю. Он и впрямь с виду такой страшный, а на деле… Я и сама, когда его впервые увидела, напугалась. Мне, правда, тогда девять лет было…

Женька поморщился.

– Я ведь тут один, не знаю никого, а тут этот…

– У дяди Егора и впрямь три ходки, но там ничего серьёзного. Мелкие кражи и драки. Горячий он, но справедливый. В первый раз по малолетке сел, не с той компанией связался. А потом пошло, поехало.

– Татушки у него воровские.

– Так я и говорю: был он этим, как его, – авторитетом на зоне. Только потом с прошлым своим завязал. Поначалу в религию ударился, а потом приехал сюда. Он сейчас в райцентре на грузовике работает, благодарности имеет, грамоты всякие, а до этого в тайге промышлял. Тогда-то они с моим отцом и сдружились. У дяди Егора семьи своей нет, поэтому меня он иногда дочкой зовёт, а отца братишкой. Отец дяде Егору жизнь спас.

– Ясно всё с этим твоим Егором. А ты сама, значит, местная, а в Москве как оказалась? Учишься?

– На ветеринара. Последний курс. А сейчас к отцу еду.

– Навестить?

Софья поджала губы и выдала:

– Не совсем. Здесь в Петряевке ни интернета, ни сотовой связи нет. Поэтому отец раз в две недели в Урден ездит – специально чтобы мне весточку подать. А тут пропал. Я знакомым в район звонила, так они узнавали. Пропал, говорят.

– Ты же говорила, что охотник он. Может в тайгу ушёл, за зверем?

– Не мог он уйти, зная, что я его звонка жду. Не такой он человек. Да и в тайгу он уже не ходит. Три года назад в расщелину он свалился. Колено раздробил. Теперь – инвалид, без костыля своего теперь никуда, а с костылём много по лесу не находишься. Так что пропал отец, определённо пропал. Вот и еду его искать. Для этого все дела бросила.

Женька насторожился.

– Если он охотой больше не занимается, чем же он теперь живёт? В смысле, чем деньги зарабатывает?

– Чучела делает. Чучела зверей. Продаёт их, тем и кормится. У нас тут для инвалидов работы особо не найти.

Женька присвистнул:

– Вот те на. А как фамилия папаши?

– Лучинин – фамилия. Лучинин Матвей Иванович. А ты почему спросил?

Женька встал, скинул сумку с плеча.

– А вот и деревня наша, – радостно объявила Софья.

Женька вытянул шею и вгляделся вдаль. Туман над водой рассеивался, вдали показались крыши, словно приклеенных к берегу, строений.

– Да что б ей пусто было, и деревне вашей и папаше твоему вместе с его чучелами, – фыркнул Женька, закинул сумку на плечо и, обогнав Софью, зашагал в направлении показавшихся домов.

В деревню вошли – тихо, как на кладбище. Утро раннее – все спят. Но тишиной наслаждались недолго. Дворовые псы, словно ожив, громыхнули цепями, залаяли, один другого злее, в некоторых окнах показались заспанные лица. Когда миновали третью по счёту избу, за забором закукарекал петух. Второй поддержал его, потом третий, четвёртый… Две псины выскочили как из-под земли. Косматые, злые, вот-вот набросятся. Женька прикрылся сумкой, Софья прикрикнула. Одна собака, небольшая дворняга с торчащими ушами и острой мордой, притихла и завиляла хвостом.

– Признал, – пояснила Софья. – Это Буяша – Дарьи Чеботарёвой пёс. А ведь больше года меня не видел.

– Зато этот не признал, – продолжая удерживать сумку перед собой, пролепетал Женька. – Того и гляди вцепится.

Второй пёс продолжал яростно лаять и кружить у самых ног Софьи. Крупный ухоженный гончак с гибким и сильным телом.

– Этот может. Ты виду не показывай, что испугался, а то точно вцепится. Это Корел – Рыковский пёс. Они сами нас не очень-то любят, вот и собаку свою науськали. Он и на меня, и на отца всю жизнь лает, только куснуть остерегается. Знает, что это ему с рук не сойдёт. А вот тебя может хватануть…

– Тебя, похоже, здесь каждая собака знает, – Женка усмехнулся.

– Ну, конечно. Я же выросла здесь.

– А ты, значит, тоже всех собак изучила, даже с родословной. Непременно опишу это в твоей статье.

– Ну, тебя, – Софья зашагала быстрей, – и чего я тебе помогаю?

– Ладно-ладно, шучу, – Женька тоже ускорился, собаки вскоре отстали.

За десять минут они прошли половину деревни. Избы неброские, но добротные. То там, то тут техника: тут трактор, тут косилка, там старенький грузовик. Вдоль берега с дюжину катеров да лодок, небольшая пристань с мостком. Дорога вдоль реки выстелена щебнем. Все дворы с оградой, за заборами постройки с резными окнами, за ними огороды, за огородами лес. Громыхнула щеколда, на пороге ближайшего дома появилась женщина. Круглолицая, в руках ведро с какой-то бурдой. Увидела молодую пару, поставила ведро, подошла к забору.

– Сонька, ты что ль?

– Я, тёть Вер, вот отца навестить приехала. Что-то не пишет долго, вот я и обеспокоилась.

– Так пропал он, батяня твой. Говорят, что в тайгу ушёл. Хотя не все верят. Куда ему с клюшкой-то егоной? Тут ведь у нас в последнее время такое твориться. По этому поводу даже участковый твой приезжал, всех расспрашивал.