Валерий Волченко - Азиатский роман. Необыкновенная история

– Тётя Валя! Отдайте мне!

– Ну, кто тебе разрешит? У вас ведь есть собака. Мать, небось, выбросит или самого топить заставит, – она остановилась. – Ладно, возьми одного.

Я выбрал чёрного, с белым пятном на груди щенка и, сунув за пазуху, помчался домой. Под стогом сена устроил ему тёплое гнездо. Кормил молоком из бутылочки. Из опасений, что мать или отец обнаружат щенка, чтобы он не кричал, каждую ночь дважды тайком выходил покормить его. Мать у нас строгая, точно скажет: «Лучше поросёнка кормить, неси куда хочешь, чтоб и духу его здесь не было». Тем более, что собака у нас есть, здоровенный лохматый Жульба.

Однажды на охоте, прежняя наша собака Берка погибла. Она была смелая, азартная до неосторожности, и нарвалась на удар мощной когтистой лапы медведя. Охоте был бы конец, но у отцовского напарника было две собаки. После долгих уговоров и торга он, наконец, отдал Жульбу за гордость отца – отличный американский винчестер.

Жульба не охотничьей породы, не то водолаз, не то сенбернар, но в охоте на соболя ему нет равных. Среди собак он драчун и забияка, что не мешает ему панически бояться медведя. Егерь Зорин в бане держал медвежонка, и мне пришла мысль избавить Жульбу от «медвежьей болезни». Я втолкнул его в баню и захлопнул дверь. Будучи в три-четыре раза крупнее медвежонка, Жульба, с жутким воем, вышиб стекло маленького оконца и, оставив на раме клочья рыжей шерсти, удрал домой. Он долго не вылезал из-под крыльца. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы помириться с ним.

Мой щенок быстро окреп, уже ест сырое рубленое мясо и не требует кормить его по ночам. Он узнает меня по шагам, выбирается из убежища и галопом мчится навстречу, когда прихожу кормить, и прячется, заслышав приближение кого-то другого. То, чего я боялся, всё-таки случилось. Отец, задавая корове корм, увидел непорядок: стожок сена внизу оказался разворошён. Поправляя сено, он обнаружил щенка и принёс в дом. «Дурак, я мог его случайно заколоть вилами!» – отругал он меня.

Мы сделали щенку тёплую будку. Жульба его обнюхал, перевернул огромной лапой и, не видя соперничества, миролюбиво шевельнул хвостом. Мать тоже сильно не ругалась, поворчала для виду. Отец убедил её, что Жульба уже стареет, а без собаки в доме и в тайге не обойтись. Мы жили в верховьях реки Томь и, по названию реки, щенка назвали Томиком.

Мы с Томиком вместе растём, он очень умный. Часто, разговаривая с ним, я говорю: «Ты Томка, тоже человек». Он пытается что-то ответить, старается выговорить какое-то слово человеческим голосом, но у него получаются лишь нечленораздельные горловые звуки. За три года Томик вырос, стал сильным свирепым псом, готовым без колебаний вступить в схватку с медведем и стоять насмерть.

Томик лежит недалеко от берега речки, под высоким кедром, на пропитанном кровью снегу. Увидев меня, попытался ползти навстречу, но сил уже нет, и он уронил голову. В боку собаки небольшая сильно кровящая ранка. Пуля из малокалиберной винтовки, с близкого расстояния, прошила его. Томик умирает. Изредка тоненько взвизгивает от боли, глядит на меня умными глазами. Он словно извиняется за то, что вынужден уйти далеко-далеко, оставляя меня одного. Я ничего не могу сделать для него, только глажу успокаивая. Дыхание его всё тяжелее, с каждым вдохом вырывается стон. Он стонет совсем как человек.

Не в силах смотреть на эти муки, я зашёл сзади, поднял ружьё и направил ствол в голову Томика. Но сколько ни обзывал себя тряпкой, бабой, тюфяком – так и не смог спустить курок. Через какое-то время началась агония. Наконец, Томик судорожно встрепенулся и затих. Осознав, что потерял друга, что он никогда больше не подойдёт и не положит голову мне на колени, я плачу, как маленький ребёнок. Кажется, остался совсем один на свете и бесследно растворяюсь в окружившей глухой тайге.

Вверх по Белой речке, навстречу отцу, я не пошёл. Следы показывают, что злоумышленник один. Видимо, у него ружьё такое же, как у меня, – распространённая в этих местах «Белка». Это хорошая лёгкая двустволка, с вертикально спаренными стволами: нижний ствол гладкий, двадцать восьмого калибра, а верхний малокалиберный, нарезной – пять целых и шесть десятых миллиметра. Дробью он сбил загнанного собакой на кедр соболя, а когда Томик поймал падающего зверька и не захотел отдать чужаку, выстрелил в него из малокалиберного ствола.

Отец рассказывал мне, о таких разбойниках. Эти люди промышляют в тайге не охотой или сбором кедровых орехов. Взять зверя из-под чужой собаки, не единственное их занятие. Такой не задумываясь, убьёт охотника, чтобы завладеть приглянувшимся оружием, или старателя, за крохи намытого золота. Он ведёт себя нагло и самонадеянно, у него преимущество внезапного нападения. Отец не раз предупреждал меня: при встрече в тайге с незнакомыми людьми, не показываться им и сразу скрытно уходить.

Злодей идёт вниз по берегу Белой речки. Следы от резиновых сапог сорок пятого размера говорят, что это мужчина высокого роста и не из местных. Шаги несопоставимо с ростом короткие, след глубоко вдавлен, так идёт очень тяжело нагруженный человек. Пришелец не удаляется от речки, значит, не знает этих мест и надеется по её течению выйти к реке Томь и идущей вдоль неё железной дороге.

Я здесь вырос и ориентируюсь, как в собственном доме. Белая речка, километров через пять, заканчивает свой путь, впадая в более полноводный Изас. Здесь тропа раздвоится. Правая уходит в глухие, безлюдные, труднодоступные места. Левая ведёт вниз по правому берегу Изаса, доходит до непропуска 9 9 Непропуск – отвесный скальный массив, уходящий основанием под воду. Делает невозможным проход по берегу реки, не пропускает (прим. автора). и, поднимаясь по узкой каменной террасе на тридцатиметровую высоту, заканчивается на краю обрыва. Пришелец, не зная местности, по правой тропе не пойдёт, предпочтёт двигаться берегом. Сейчас он, вероятно, поднимается на непропуск и, дойдя до обрыва, вынужден будет возвращаться назад.

Я, с разбега, перемахнул через Белую речку, прошёл вверх по Изасу до мелкого переката и перебрёл на его левый берег. Против тёмно-сизой известняковой громады непропуска залёг за полусгнившей валежиной и перевёл курок на нарезной ствол. У меня острый глаз, на полсотни метров срежу пулей любую, на выбор, ветку на дереве. До скалы будет дальше, метров сто пятьдесят, но и человек не веточка, потолще будет. Он уже возвращается, по узкому уступу, прижимаясь вплотную к скале. На спине возвышается огромный рюкзак, ружьё в правой руке.

Чёрная мушка, сравнявшись с плечиками прицела, замерла на его голове. Палец на спусковом крючке окаменел, не могу стронуть с места. Несколько раз сжал и разжал кулак, разминая пальцы, и снова прицелился. Странное дело, как только ловлю цель, палец на спусковом крючке отказывается повиноваться. Отвёл мушку немного в сторону – щёлкнул выстрел. Пуля высекла из скалы белый дымок каменной пыли рядом с его головой. В испуге, он отпрянул от скалы и, балансируя руками, пытается удержаться на краю уступа, но тяжеленный рюкзак за спиной тянет в пропасть. С леденящим душу криком он полетел вниз, ударился о каменный выступ и, перевернувшись, подняв высокий фонтан брызг, ушёл под воду.