Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

— И все же я думаю об этом все чаще и чаще…

Голос Прайса был трезв, сухие воспаленные веки, испещренные красными прожилками, подрагивали.

— Вы стареете, — неожиданно для самого себя мягким голосом заметил Роджерс.

— Нет, это не угрызения совести, — парировал Прайс. — Но даже в предсмертной исповеди мне не в чем себя упрекнуть.

Он поднял взгляд на посла.

— Вы ведь не будете отрицать, что покойный Симба, президент этой страны, был глубоко порядочным человеком?

— О покойниках или не говорят… — начал было шутливым тоном сэр Хью.

Прайс поморщился.

— Конечно, я всего лишь старый полицейский. Мое дело — борьба против нарушителей закона. А если законы нарушаем мы?

— Куда вы клоните, дорогой Прайс? В голосе сэра Хью прозвучала едва заметная угроза. Роджерс холодно кивнул: этого выживающего из ума старика следовало одернуть.

— И теперь между нами и людьми Симбы — линия фронта. У меня дурные предчувствия, ваше превосходительство, — закончил Прайс.

Посол допил и отодвинул стакан.

— Да, я тоже иногда чувствую себя так, будто мы пируем во время чумы. И эти беспорядки на Юге… Они как пожар. Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить.

Роджерс пожал плечами.

— Мы контролируем ход событий. Он подобрал губы, сухо кашлянул.

— Через месяц мы объявим на Юге военное положение и введем туда верные войска. Наши агенты проникли в армейскую подпольную организацию «Симба» («Лев»), которую возглавляют молодые офицеры.

— Значит, в Гвиании все еще есть порядочные люди, — про себя, но достаточно громко, чтобы быть услышанным, заметил Прайс.

Посол досадливо поморщился, но обратился к Роджерсу:

— Правительство в курсе? Роджерс пожал плечами.

— Вы ведь знаете, что, если здешний министр получает пакет с надписью «совершенно секретно», о содержании пакета знают все: от его любовницы до лифтера.

— Что ж, вы правы. Чем меньше они знают, тем лучше. Но чем недовольны офицеры? Ведь это мы их сделали тем, кто они есть! Или их подстрекают?

— Чтобы быть недовольными, — вмешался в разговор Прайс, — ничьи советы не нужны. Если мы знаем обо всех здешних безобразиях, то думаете, гвианийцы ничего не знают?

В голосе Прайса была нескрываемая ирония.

— Вы знаете, например, очередной слух о министре хозяйства?

— Какой? — дипломатично уточнил посол.

— У министра есть список всех компаний — и местных, и иностранных. А в списке проставлено — сколько с кого. Хапнул взятку — отметил крестиком. Так вот, на днях приходит директор одной европейской кампании. А прощаясь, дарит министру часы — золотые, с бриллиантами. Тот взял. А потом вызывает секретаря, племянник у него работает, и говорит: «Скажи этим болванам, чтоб больше часов мне не носили! У меня их целый ящик уже скопился. Пусть несут наличными. Предупреди».

Все рассмеялись.

— Но как же все-таки с нашими бунтовщиками? — спросил посол, все еще улыбаясь.

Роджерс сделал большой глоток виски.

— Если признаться, то этот заговор нам очень нужен. Правительство Гвиании, кажется, начинает все серьезнее относиться к… — он скривил губы — …независимости. Кое-кто здесь стал забывать, что без нас в стране начнется хаос.

— Эдун Огуде в своем «Ляйте» из номера в номер твердит, что нашу политику можно охарактеризовать так: «Уйти из Африки, чтобы остаться в ней». Если мы научились разбираться в африканцах, то и они раскусили нас, — меланхолично заметил Прайс. — Эти парни — способные ученики.

Посол возразил.

— Лично я предпочел бы вернуться к разговору о «Симбе». Заговор выгоден нам во всех отношениях. Пусть молодежь немного припугнет кое-кого из стариков. А когда мы придем на выручку, местные министры поймут, что нельзя плевать в колодец, без которого нельзя обойтись!

— «Стариков» — вроде покойного Симбы. Но их не так уж много и осталось, — с горечью заметил Прайс.

Роджерс обернулся к нему с нарочитым сочувствием.

— И все-таки вы, дорогой коллега, идеалист. Что ж, это в общем-то неплохо. Именно идеалистам Англия обязана своим величием.

— Прежним величием…

Прайс с трудом поднялся из кресла.

— Позвольте мне откланяться, джентльмены. Мне что-то действительно нехорошо в последние дни.

Он слегка поклонился и пошел к двери, твердо ступая негнущимися ногами.

В тот же вечер бригадир Ологун, заместитель командующего армией, устраивал прием. Особого повода для этого не было. Просто каждый житель Луиса, занимающий «положение», был обязан раза два-три в год устраивать прием у, себя в доме — этого требовали приличия.

Но сегодня бригадир готовил прием с особым удовольствием. Несколько дней назад на секретном совещании у премьер-министра было решено, что после выполнения плана «Понедельник» он получит генеральское звание и станет во главе армии Гвиании.

Нынешний командующий, генерал Дунгас, должен был уйти в отставку «по состоянию здоровья». Так намечено было объявить в газетах. А затем… Да, бригадир Ологун должен был навести наконец-то порядок в стране. И он был полон решимости это сделать.

Прием удался. Офицеры приехали к бригадиру даже с Севера. Само собой были здесь и офицеры с Юга.

Пожимая им руки, Ологун мысленно отмечал их фамилии в секретном списке: этого под арест, того в отставку, третьего на учебу за границу. Одни должны быть повышены, другие — переброшены из столицы в провинцию. Но это все предстояло объявить лишь в понедельник, а сегодня была только пятница…

Пестрая толпа крутилась в саду виллы бригадира. Он мысленно отметил в ней несколько парней из контрразведки — в обязательной национальной одежде. Они со скучающим видом бродили между гостей и прислушивались. Один знакомый офицер из специального отдела изображал «свободного фотографа», представителя довольно распространенной в Луисе профессии. Таких фотографов на приемы никто не звал, но они приходили. Гости на всех приемах были одни и те же, и фотографы знали их адреса. Фотографии доставлялись на дом — и редко кто отказывался заплатить за них несколько монет.

Офицер из разведки наводил фотокамеру на майоров Дад-жуму и Нначи — командиров первой и второй бригад. Оба значились в списке — «в отставку», для начала. Но если данные об организации «Симба» подтвердятся… Ологун посмотрел на ничего не подозревающих майоров с некоторым сожалением.

Сейчас они мирно беседовали вдвоем, чему-то смеялись.

Расходитья стали в полночь.

Последними уходили Даджума и Нначи. Бригадир любезно провожал их через сад. Слуги погасили свет. В небе тускло мерцал месяц.

Неожиданно Нначи взял бригадира под руку.

— Мистер Ологун, мы бы хотели поговорить с вами… Сказано это было таким тоном, что бригадир вздрогнул и невольно попытался вырваться.