Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

В тот вечер, несколько месяцев назад, Петр приехал купить свежей рыбы на маленьком импровизированном базаре, возникавшем у самой кромки прибоя, как только сюда подходили тяжелые, разукрашенные цветными узорами лодки рыбаков.

Петр любил смотреть, как они появляются — сначала дальней россыпью точек на медленно колышущейся глади океана, потом стремительно растут, и лопасти коротких весел вспыхивают бронзовым светом в лучах низкого вечернего солнца.

Толпа, в молчании стоящая у самой воды, оживала.

Торговки, пришедшие сюда, чтобы побыстрее и подешевле скупить рыбу, жены рыбаков с детьми, привязанными за спиной, с детьми, цепляющимися за куски материи, обернутые вокруг материнских бедер, стайки мальчишек, носящихся по берегу в сопровождении удивительно тощих, полных восторженного собачьего счастья псов — все это начинало вдруг волноваться, шуметь. И вот первая лодка на гребне зеленого вала — вся в белоснежной пене, в лихорадочном мельтешении десятка сверкающих брызгами весел, — нависала над желтой полосой песка, пожираемой стремительно несущейся на берег волной, и тяжело плюхалась в мелководье. Все кидались к ней и с веселым гомоном, вцепившись в темные, прокаленные солью и солнцем борта, волокли на берег вместе с улыбающимися рыбаками.

Такая же встреча ожидала и вторую лодку, и третью. Потом, когда все лодки были уже на берегу, начинался быстрый и непонятный Петру раздел добычи.

Петра здесь хорошо знали — ему всегда можно было продать что-нибудь совершенно никчемное: то бивень меч-рыбы, то зубы акулы, а то и просто обломок панциря морской черепахи. Но в тот день Петр приехал на пляж раньше обычного часа на полтора — хотелось немного отдохнуть, побыть одному.

Он провел в Гвиании уже около года, дело шло к отпуску. Но Информаг — Информационное агентство, которое Петр представлял в Гвиании, не спешило давать на отпуск разрешение.

Почти пять лет прошло с тех пор, как Петр впервые побывал в Гвиании по путевке ЮНЕСКО. Тогда, еще аспирант Московского института истории, он собирал материалы по истории колонизации страны. Но это продолжалось недолго, Гвианию ему пришлось покинуть не по своей воле. Потом были волнения с защитой диссертации, сменившиеся размеренной и спокойной жизнью старшего научного сотрудника — с библиотечной тишиной и «присутственными днями». Петр располнел. Но эта жизнь, особенно после всего того, что ему пришлось увидеть и пережить за недолгое время пребывания в Африке, с каждым днем все больше и больше тяготила. И он искренне обрадовался, когда однажды ему позвонили из Информационного агентства и предложили зайти для знакомства, которое, к великой радости Петра, обернулось для него работой заведующего бюро Информага в Гвиании.

На аэродроме чету Николаевых встречал советский консул Глаголев. И Петру вспомнилось, как несколько лет назад консул нервничал, когда полицейский комиссар Прайс «выпроваживал» из страны аспиранта Луисского университета Николаева.

Глаголев, с тех пор как Петр видел его в последний раз, очень изменился. Лицо у него было болезненное, желтоватого цвета. Он сильно похудел. И только глаза за толстыми стеклами тяжелых очков были все те же — спокойные, добрые.

— Привет Информагу! То есть магу информации! — шутливо приветствовал он Петра, как будто расстались они только вчера.

Он галантно поклонился Вере, жене Петра, и, когда она протянула ему руку, поцеловал кончики ее пальцев.

— У вас здесь все такие? — рассмеялась Вера.

— Нет, — серьезно ответил Глаголев. — Только я, консул. А мне это положено по долгу службы.

Вера приняла предложенный консулом тон.

— И вам нравится ваш долг?

— Вы в этом еще не раз убедитесь. А пока, — Глаголев сделал приглашающий жест, — прошу ко мне. Моя половина уже приготовилась к приему. Ждет с нетерпением. Особенно, — консул хитро прищурился, — если вы привезли селедку и черный хлеб.

Вера кивнула на портфель Петра.

— Всю дорогу держал на коленях. Никому не доверял. Из аэропорта они поехали незнакомой Петру дорогой.

— Построили недавно, — сказал Глаголев, не дожидаясь расспросов Петра. — И вообще, с тех пор, как ты был в Луисе, здесь очень многое изменилось… — Голос его стал чуть грустным. — Подумать только — пять лет прошло!

Они пересекли город по незнакомым Петру улицам.

— Мы ведь теперь живем в парке Дикойи. В том самом, где ты был гостем на вилле комиссара Прайса. Помнишь? Старик Прайс все такой же, — говорил Глаголев, неторопливо ведя машину и внимательно всматриваясь в темноту, пронизанную белыми лучами фар. — Теперь у него новая идея — мол, полиция служит лишь букве закона и должна быть вне политики.

— А полковник Роджерс?

— Тоже здесь. Старый Симба, покойный президент, после скандала с твоей высылкой отправил его в Лондон. Но, как только Симба умер и в Гвиании все изменилось, Роджерса немедленно вернули обратно.

Они крутили по аллеям огромного парка. То справа, то слева мелькали огоньки. Пахло диковинными тропическими цветами. Здесь было прохладнее, чем в городе, свежее.

— Мы на острове. Чуешь — ветер с океана! Все время продувает. В парке, брат, микроклимат свой, особенный. Раньше ночью здесь не имел права появиться ни один гвианиец, здесь был сеттльмент. Только для белых. Черные — слуги. Понятно? Кстати, Эдун знает, что ты приезжаешь. Ждет, обещает помочь. Это ведь непросто — работать в местной прессе. Это профессия. Да и Томас Энебели будет тебе полезен. Ты им в Москве определенно чем-то понравился.

Глаголев сказал правду. И Эдун, и Томас ждали его приезда. Обоих Петр знал еще по Москве. Познакомились они, когда агентство, где Петр проходил стажировку, послало его взять интервью у участников международного конгресса, приехавших из Гвиании.

В пресс-центре конгресса Петру сообщили, что гвианийская делегация вместе со своим главой Томасом Энебели остановилась в гостинице «Украина».

Дальше не было абсолютно никаких сложностей. И Эдун Огуде, редактор влиятельной газеты «Ляйт» («Свет»), и Томас Энебели, открывший в Луисе магазин «Советская книга», общественный деятель, журналист, бизнесмен, не только ответили на все вопросы Петра, но и согласились написать для агентства серию статей.

Оба оставили Петру свои адреса и обещали помочь наладить работу бюро Информага в Гвиании.

Они встретились в Луисе, в небольшом холле квартиры Глаголева. Встреча была шумной. Особенно обрадовался Эдун.

— Ха! Вот здорово! — хлопал он себя ладонями по бедрам. — Приехал все-таки! Приехал!

Томас Энебели был более сдержан. От него веяло спокойствием и уверенностью, каким-то изысканным благородством, чувствовавшимся во всем: и в осанке, которая подчеркивалась национальной одеждой, похожей на тогу, и в гордом повороте головы. Уже потом, через несколько месяцев, Петр спросил, не принадлежит ли он к какой-нибудь из древних королевских династий Гвиании.