Евгений Коршунов - И придет большой дождь…

Перед домом — железная мачта для флага. У подножия выложена звезда из кирпича. Когда-то звезда была клумбой, но потом клумбу забросили: на одном из островов Луиса достраивалось новое здание посольства, и все только и думали о переезде.

Когда Петр вошел в холл, Глаголев играл сам с собою в шахматы.

— А-а, вот где он, пропащий! — Консул встал и, раскинув руки, пошел навстречу, словно собираясь обнять дорогого гостя. — А я-то тут переволновался! Вечно, думаю, с Николаевым какие-нибудь истории! — Он крепко пожал руку Петра и повел гостя к дивану.

Петр уселся на диван, пружины жалобно застонали. Глаголев устроился в кресле.

— Ну, так как там? Восстание подавлено? — начал он первым.

— Где? — удивился Петр. — В Каруне?

— А разве нет?

— Когда мы уезжали, повстанцы контролировали город, — медленно начал Петр.

— Странно… Здешнее радио утверждает, что восстание по давлено, держится лишь Поречье.

— Если только это сделали эмиры. Объяви они джихад, тогда конечно… Их конница дойдет и до Луиса!

— А не далековато ли? Петр покачал головой.

— Вы что ж, думаете, эмиры простят убийство своего премьера? Никогда! — Он поймал себя на том, что говорит словами Войтовича.

— Конечно, не простят… И отомстят, еще как отомстят! Но не сразу, дайте им подготовиться.

Глаголев говорил с убеждением.

— А теперь расскажи мне, как вам удалось выбраться иь Каруны?

Петр вздохнул, вспомнив о «золотом льве». И начал свой рассказ со знакомства с майором Нначи на пустынном пляже Луиса. Консул не перебивал его. Лишь порою он вставлял в рассказ Петра реплики: с его комментариями картина событий как-то незаметно приобретала совершенно иной смысл, иной оттенок. Факты слагались в единую и стройную систему.

Когда Петр окончил свой рассказ, Глаголев медленно принялся расставлять фигуры на шахматной доске. Затем аккуратно положил на доске белого короля, а черного выдвинул на центр. Сделал ход черным конем…

— Майор Нначи известен в стране как исключительно честный человек, — задумчиво сказал он. — И было бы ошибкой считать, что нынешняя попытка переворота лишь борьба за власть между старыми, прожженными политиканами и поколением молодых офицеров. Нет, это не дворцовый переворот, организованный гвардией, каких немало знает история…

— Но тогда у повстанцев должна была бы быть какая-то социально-политическая программа! — возразил Петр. — Они должны были бы опереться на…

Глаголев удивленно посмотрел на него.

— Ты же историк. А что Ленин говорил о декабристах? Кто говорил, что страшно далеки были они от народа?

— Вы думаете, есть какая-то аналогия?

Глаголев сделал ход черным конем и снял белого офицера.

— Конечно, не совсем, но… Хотя армия здесь и демократична по своему социальному составу, ведь молодежь из зажиточных семей не шла даже в офицеры, кастовость ей все-таки англичане успели привить. И пока майор Нначи поймет, что переворот — это еще не революция, что не одно лишь количество броневиков решает успех восстания, прольется немало крови. Ты говорил с Нначи в Каруне? Рассказывал ли он тебе, чего хотят повстанцы?

Петр отрицательно покачал головой.

— И складывается у меня впечатление, — растягивая слова, продолжал Глаголев, — что главное для них было захватить власть. А все остальное, мол, придет потом само собою.

— Вы думаете, что они ничего не добьются? — тихо спросил Петр, вдруг поняв, что симпатизирует Нначи, Даджуме и даже тем, кто чуть было не расстрелял его в саванне под Каруной.

— По крайней мере, не на этот раз, — бесстрастно ответил консул, потом вдруг дружески обнял Петра. Заглянул ему в глаза и шутливо сказал: — Но,' ради бога, ты-то хоть в это дело не впутайся!

— Ну, что новенького? — спросил Войтович, как только Петр вошел в холл. — Консул, наверное, заботится о твоей безопасности? Ведь это его прямая обязанность!

Поляк сидел у радиокомбайна. Приемник был настроен на волну «Голос Гвиании».

Радио передавало военные марши. Время от времени диктор призывал население к спокойствию и сообщал, что власть находится в руках генерала Дунгаса — старшего по званию в гвианийской армии.

— Черт побери! — ругался Войтович. — Что все-таки происходит? Что мне передать в редакцию?

— Позвони твоему другу Аджайи, — вдруг потребовал он. Но телефон министра не отвечал. Петр не знал, что на вилле Аджайи никто не брал трубку вот уже почти сутки. А ведь кто только не пытался звонить в эти дни министру информации! И друзья, и чиновники его министерства, и коллеги по партии.

Телефон молчал.

И лишь личный адвокат министра, глубоко преданный ему, знал, что министр покинул страну, покинул тайком, за ночь проехав на машине вместе с семьей до границы соседнего государства.

Джеймс Аджайи был единственным членом правительства, знавшим о заговоре с самого начала. Еще в Лондоне, студентом, он познакомился кое с кем из коллег полковника Роджерса, да и сам Роджерс умел быть благодарным, особенно за такие ценные услуги, которые время от времени мог оказывать Великобритании Джеймс Аджайи.

Но и на этот раз Джеймс, как всегда, решил подумать прежде всего о себе: их пути с Роджерсом неожиданно разошлись в самый последний, самый критический момент.

Если Роджерс хотел дать заговору созреть и в последнюю минуту его ликвидировать — эффектно, красиво, то у Аджайи был свой расчет. Пусть «Золотой лев» прыгнет на добычу и растерзает ее. Сам же Аджайи успеет вовремя унести ноги, на несколько месяцев скрыться, пересидеть, а потом… Потом он будет одним из тех немногих гвианийских политических деятелей, которым посчастливится остаться в живых и на свободе. В том, что предстоящий переворот избавит его от большинства коллег-соперников, министр информации не сомневался ни на минуту. Не сомневался он и в том, что после нескольких месяцев беспорядков все вернется в ту же колею, и тогда наступит его черед, о котором он мечтал еще студентом в Лондоне.

В то самое время, когда Петр безуспешно пытался дозвониться к Аджайи, сам министр сидел в номере отеля соседней республики Боганы и внимательно читал газету, сообщающую о перевороте в Гвиании и гибели видных политических деятелей этой страны.

Гораздо больше был информирован о происходящем сэр Хью.

Он провел всю ночь в главном штабе полиции вместе с генералом Дунгасом. Правда, полковник Роджерс и советник Прайс тоже явились сюда. Но это было только под утро, когда войска, верные генералу Дунгасу, уже контролировали положение по всей стране, за исключением Каруны.

Разговор посла с Роджерсом был сух.

— Вы, кажется, утверждали, что в курсе готовящихся событий, дорогой полковник, — ледяным тоном сказал сэр Хью.