Эмир Наджи - Чёрный Ферзь

Мотор весело зарычал и черный сундук на колесах сорвался с места, выдирая из-под всех четырех колес асфальт. Наверное, если этому автомобилю дать точку опоры, он может провернуть Планету Земля. В обед у меня была запланирована встреча с Хасаном, с человеком, который просто выдернул меня из самого низа слоеного пирога на самый верх. Хасан стал моим проводником и моим крестным, который смог заменить ту самую перегоревшую лампочку.

Я был самым обычным менеджером среднего звена, ничем не выдающимся. Постоянно в спешке, постоянно пьяный на выходных. Старенький японский авто, потребительский кредит, компьютер в кредит, телефон в кредит. В общем, настоящая финансовая кома, из которой выход был только ногами вперед под звуки траурного марша. Мне кажется, что со временем ничего ровным счетом не изменилось бы. Не спорю, что трава раньше была зеленее, а небо чище, но этот класс менеджеров среднего звена, казалось существовал с самого Сотворения Мира. Наверное, даже в Раю есть Ангелы среднего звена, которые постоянно спешат, постоянно опаздывают, ничего фактически не решают. У них крылья купленные в кредит, и мечты о собственном уголке рая, хотя бы «двушка в спальном районе» Эдема, ну а если Новострой – то вообще великолепно.

День не предвещал ничего нового, да и по сути, начался он ровно так же как и тысячи других дней. Я опять старательно делал вид, что работаю, как и все среднее и высшее звено компании. Правда высшее звено, так называемый топ-менеджмент более «мотивированы» делать это более качественно и искусно. Бумаги, звонки, дешевый кофе из аппарата, глупые шутки коллег, в общем, ничего нового. В тот день, когда одиночество, совсем уже взяло за горло мертвой хваткой питбуля, я решил, что хочу выехать за город и послушать тишину. Я не хотел упускать момент, ведь снежная погода стала редкостью, и все чаще вместо снега – белесая грязь с намеком на снег. Я представлял, как заеду на заснеженный холм, как заглушу мотор, открою дверь, и на меня снаружи обрушится холодная тишина. Тишина, от которой, кажется, можно оглохнуть. Начинаешь слышать звук снега, звук собственного дыхания и пульс. Наступает момент прояснения мыслей. Это была моя медитация, потому другого способа снять напряжение я не представлял, да и позволить себе этого не мог. Странно, но будучи рожденным в бетоне и асфальте, я всегда любил и стремился быть ближе к земле. Наверное, где-то глубоко в подсознании, я понимал, что есть законы природы, по которым живет все в этом Мире. Понимал, но не мог никак это выразить словами. Это была некая тонкая материя, энергия, которую я чувствовал, но не понимал.

В моменты, когда я находился на природе, я слышал себя, слышал свой голос, свое подсознание. Это было похоже на тот самый момент перед сном, когда вокруг тишина и только твой собственный голос, который заглушить невозможно. Он говорит всю правду, все как есть. Этот суд приходит каждый день и заглушить этот голос невозможно, даже если я мертвецки пьян. Этот голос трезв. Он говорит холодно и сухо, говорит свысока, потому что знает всю правду. Знает, как ты ее пытался выкрутить в свою сторону, пытаясь договориться с совестью. Он выше совести, ведь ее тоже можно убедить в своей правоте, ведь я же не мог поступить иначе в тех условиях, но голос знает, что ты мог и говорит об этом громко, чтобы уснуть было невозможно. Голос эхом разносится в голове, сжимая мертвой хваткой диафрагму… В тишине, наедине с природой он тоже приходит, но говорит он мягче, ведь ты сам приехал поговорить и попросить совета. Наедине с природой, этот голос снимает судейскую мантию, садится рядом с тобой на капот, молча, по-отцовски обнимет. Обнимет очень тепло, так как обнимают отцы своих взрослых сыновей, с которыми они могут общаться, не произнося ни слова. Когда двое мужчин понимают друг друга просто, с прикосновения и дыхания. Двое взрослых мужчин, которые никогда не дают слабину, становятся одним большим сгустком нежности и тепла. Это особенная материя, особенная энергия, которая есть только у отцов и сыновей. Голос обнимет, и как же хочется положить ему голову на плечо и сказать: «Я запутался и устал». Он подскажет верный путь, ведь он знает все, он знает как правильно… Мужчины не плачут, нет. Они опираются на теплый капот своего автомобиля, смотрят на горизонт или на небо. Внутри воет волк, потому что мужчины не плачут… ну разве что иногда, когда волчий вой становится невыносимо громким. Мужчины не плачут, это все морозный ветер виноват. Голос сказал, что все будет хорошо, а значит, ему нужно верить, ведь он никогда не обманывает.

Не знаю, сколько времени я просидел в окружении снега на теплом капоте. Я вернулся в реальность, когда уже стемнело. Колючая вьюга быстро отрезвила, острые порывы ветра перехватывали дыхание, будто бы воздуха вокруг не осталось. Я закутался в шарф, пытаясь оценить ситуацию, которая усугублялась с каждой секундой. Машину с одной стороны уже начинало заметать. Лопатку, топор и трос из багажника я переложил в салон. Полный горячего чая термос тоже занял почетное место на переднем сидении. В бардачке лежало огниво, так что мой автомобиль был готов к непредвиденным ситуациям на дороге. Включив всю возможную иллюминацию, я включил полный привод, воткнул первую передачу и моя мечта люберецкой братвы 90-х, кряхтя, стал выбираться из снежной лежки. Я чувствовал, как мой коротыш с трудом топает по сугробам, пытаясь вытащить нас из этого негостеприимного места. Мотор рычал и, казалось, что через сугробы, переваливаясь с боку на бок, передвигался механический медвежонок. В такие моменты автомобиль становится другом, братом и самым близким существом в этом мире. Мы как единый механизм боролись со снежной бурей, пытаясь пробиться к шоссе, до которого оставалось около километра. Мы изо всех сил старались пробиться по своим следам, которые практически замело, и остались еле различимые намеки. Вьюга усиливалась, и перед глазами уже рябило, казалось, что из телевизора выдернули антенну и перед глазами лишь черно-белая рябь. Глаза слезились от напряжения. Мы уверенно приближались к шоссе, на которое была единственная надежда. Медвежонка заносило, но мы держались, мы должны были пробиться к шоссе, которое было совсем рядом. Интуиция подсказывала, что мы уже рядом, и мы стали набирать скорость, чтобы подняться на этот рубеж, который представлял собой всего лишь небольшой подъем на насыпь. Всего лишь каких-нибудь пять метров. Я предполагал, что въезд уже порядком замело, поэтому давил на газ, стараясь набрать скорость, ведь если мы не осилим этот подъем, с первого раза, то откопать его у нас шансов практически не будет, учитывая снежную бурю, которая только набирала обороты. Это была игра Ва-Банк! Перед нами из ниоткуда выросла снежная стена, которая щедро одарила нас мощным ударом. Мотор, надрываясь, рычал. Коротыш был похож на тяжелоатлета, который пытался установить Олимпийский Рекорд. Он рычал, напрягая из последних сил свои механические жилы. Казалось, что еще немного и он уронит штангу, но он рычал, раздувая щеки, рычал и тянул! И вдруг рычание усилилось, Медвежонок качнулся… Я задержал дыхание… Вес Взят! Рекорд Установлен! Он вытянул нас. От радости я стал кричать вместе с ним, хлопал по панели приборов, словно это плечо моего механического брата. Эйфория и радость накрывали волнами, казалось, что нам весь мир по плечу. Я быстро осмотрел машину на предмет повреждений. Все было в порядке, и мы могли продолжать путь. Эйфория улетучилась так же быстро как и накрыла, шоссе заметало с катастрофической скоростью. Я включил радио, переключаясь между каналами в поисках новостей. Наконец-то я услышал бархатный женский голос, который говорил о штормовом предупреждении и просил всех водителей воздержаться от поездок, а так же не покидать пределы населенных пунктов. Приятные новости, особенно, когда до населенного пункта километров 40, а шоссе заметает прямо на глазах и уже видны сугробы, которые захватили обочины и очень быстро отвоевывают территорию у асфальта. Мы бежали изо всех сил в сторону города, глаза слезились от этой белой ряби, машину раскачивало порывами ветра. Но он вез, тянул нас обоих, спотыкаясь о сугробы, вез домой. Вдруг посреди всего этого белого визуального шума я увидел моргающий оранжевый свет. Фонари были в стороне от шоссе, занесены снегом. Автомобиль был занесен снегом и напоминал беспомощное животное, которое застряло в ловушке. Буря резала открытые участки кожи потоком битого стекла, казалось, что щеки уже расцарапаны до крови. Я провалился по пояс в сугроб, ощутив холодные объятия. Активно помогая себе лопаткой, я пробрался к автомобилю и стал стучать в стекло. Оно опустилось и в окне показалось лицо женщины. Если вы хоть раз задавали себе вопрос, что такое надежда, то ее глаза были той самой надеждой – большие темные глаза, которые цеплялись, кричали и просили о помощи. Это были глаза матери, глаза женщины, которая, не говоря ни слова, не издавая ни звука, глазами просила о помощи. Я не знал, что надо говорить в таких случаях и как надо себя вести.