Сергей Пилипенко - Два звонка до войны

Бог знает сколько там закопанных тех самых вещей, о которых так мечтают все историки и археологи. Но великий государственный деятель того времени запрещал копаться в так называемом кремлевском саду и тем более, перебирать хоть какие-то там стены.

С одной стороны он боялся, что обнаружат его так обозначенные кладовые, с другой – раскроется еще что-то более важное, которое может привести к полному краху всего государства.

А этого он допустить не мог, и практически до самой смерти в нем все время присутствовала идея так называемого сильного и мощного, но не обустроенного до конца социалистического государства.

Нет, он не хотел видеть его завершения или краха, а потому всячески и оттягивал все так называемые социальные выплаты населению и что-то подобное во всех иных сферах деятельности самого государства.

Он свято верил уже своему вождю и, убедившись на деле, понимал, что тот был основательно прав, как в отношении кризиса государственного строя, так и в отношении людей, которые его и представляют.

Винить уже сейчас того Сталина мы не можем, ибо понимаем и должны понимать, что произошло, как с нами самими, так и с совместно обустроенным государством.

Потому, все это останется на совести так называемой истории, которая непосредственно указывает так обозначенное величие ума целой нации или такого характера целого объединения под одним знаменем идейного и порой безудержного общего патриотизма.

В то же время Сталин был прагматиком своего времени и не исключал возможности самого настоящего присоединения других территориальных участков земли, к которым непосредственно относил и Германию.

То, что там развивался абсолютный тоталитаризм и во всем присутствующий экстремизм, он видел с самого начала.

Видел также и то, что под общим лозунгом «гешефтовых» побед проваливался зачастую сам план социальной переобустроенности населения, что представляло основной костяк Германии.

И он понимал, что они потребуют от Гитлера большего, но добровольно уже сам Сталин ничего отдавать, естественно, не собирался.

А потому, в душе у него созревал план так называемого некардинального объединения с представителями того государства и вовлечения уже его материально движущих средств в непосредственно свое экономическое развитие.

Говоря проще, Сталин хотел и частично поднял еще до войны именно тот базис экономического благоустройства государства, который был так ему необходим для объявления еще большей независимости от всего мира.

Не покидала его мысль и о своеобразном расширении границ Советского Союза, ибо, чем дальше они от Москвы, тем больше времени для принятия какого-то определенного решения в минуту срочной опасности.

Все эти мысли ходуном бродили вокруг его личности и, можно сказать, не давали ему спокойно отдыхать. И спал он, действительно, очень мало, предпочитая так называемому сну живое предвечернее бдение.

Так он именовал своеобразно образовывающуюся им самим дремоту, благодаря которой он вроде бы как немного отдыхал и в то же время не предавался чистому забвению сна, так сказать, по-настоящему.

Этим самым он спасался от преследовавших его издавна ночных кошмаров, выступающих в образах тех самых душ, которых он сам непосредственно загубил.

Но, то были его тайные грехи, о которых он знал только лично и никому другому, вполне естественно для него самого, не рассказывал.

Зато знал премного о грехах других, но особо винить их в том не старался, понимая, что, очевидно, и они пытались «своими лапками зацепиться за жизнь или нацарапать ее небольшие строки».

Да, именно так он представлял в себе всех остальных, и ему почему-то казалось, что весь мир полон именно таких людей, которые, по большому счету, и людьми назывались только благодаря своему внешнему облику.

В чем, в чем, а в душах Сталин разбирался наибольше. Он просто их чувствовал и даже каким-либо образом жертвенно преподносил.

Он так и говорил про себя.

Пусть эта душа пойдет в жертву нашему общему делу и навеки сплотит весь наш народ до самого конца.

Каков будет конец, он и сам смутно представлял, но все же благодаря каким-либо очередным теоретикам времени, Сталин пытался построить именно ту модель, которая в его сознании понравилась бы только ему.

Существо Бога он, естественно, отрицал, как и все неверующие в то время, но частично как бы допускал, веря по-настоящему, что душа есть, а значит, есть и непосредственно то, что за нею может следить.

Именно слежка стала самым непосредственным его увлечением, и в конце своей жизни он все-таки выразил окончательную точку своего личного убеждения, которая все же допускала, что так называемый Бог вполне очевидно есть.

К такому факту собственного уразумения он пришел благодаря личным, добытым непосредственно в жизни аналитическим свойствам своего ума.

Зачастую сравнивая какие-либо реально исполненные дела и саму окружающую обстановку именно на период их исполнения, он находил так называемые периодические неувязки.

Что обозначало лично для него какое-то дополнительное сомнение в присутственной величине силы свершившегося в тот или иной момент его жизни события.

Таким образом, в деле непосредственного свершения процесса участвовала какая-то третья сила, величину которой он уже не мог объяснить величиной силы духа или чего-то еще.

Это была сила гораздо большего и, как говорится, всепобеждающего характера, которая сами обстоятельства того или иного процесса обкладывала таким образом, что им бы просто вообще некуда было деться в случае чего.

Своеобразно, это было присутствие одних жизненно образующихся обстоятельств в значительно больших по своей степени выражения других, истинную величину которых можно было только предположить, исходя из деятельности уже своего природного ума.

Так заключил для себя Сталин, и именно это помогло добыть ему победу в той самой войне, о которой на сегодня он пока еще не знал, но все же готовился и подчинялся только своему уму.

Все, что не готовил Сталин, приносило лично ему так называемую присутственного характера неудачу.

Потому, со временем, во всяких практических делах он целиком и полностью положился на так называемых специалистов, а все так обозначенные стратегические рычаги управления взял непосредственно в свои руки.

Таким образом, он давал возможность периодически высказываться по существу самих дел именно тем людям, которые непосредственно ими же и занимались, и лично уже ему только оставалось дать указание или подписать какой-либо исходящий от него же документ.

Таким образом осуществлялась не единолично целенаправленная и выраженная псевдомонархически власть, а лишь вырабатывалась непосредственно под ее руководством именно та линия поведения государственного чиновника или деятеля, которая и должна была присутствовать на тот момент времени по существу.