Анатолий Музис - Тырло. Новелла

У складских помещений громоздились кучи полевого имущества – палатки, посуда, инструмент, продукты – ящики с консервами в металлических и стеклянных банках, мешки с крупами, сахарным песком и мукой. Который из находящихся там сотрудников партии Векшин, угадать было трудно. Надя круто повернулась и прошла в палатку, села на койку, около которой стоял оставленный еще с утра чемодан, достала из него лист бумаги и стала писать письмо подруге.

«Милая Люся, – писала она, – мне немножко страшно. Кругом горы и люди, чужие и неприветливые. Это не крымская практика с морем и преподавателями… Я сама даже не знаю, как получилось, что я все-таки дала согласие поехать сюда. Все произошло неожиданно и в самый последний момент. Теперь я очень жалею, что мы с тобой не вместе…».

В палатке было душно, несмотря на откинутый полог и подвернутые стенки палатки. Солнце настолько нагрело ткань, что даже ветерок был не в состоянии ее остудить. Но может быть именно поэтому в палатке никого не было и никто не мешал Наде. И, тем не менее, писать было трудно. Надей владело двойственное чувство: те, с которыми ей предстояло сдружиться, еще не были ее друзьями; палатка, в которой она сидела, хоть и являлась ее жильем, но была жильем необычным, еще чужим, со своими законами и правилами.

«Мною владеет двойственное чувство, – писала Надя. – Те, с которыми предстоит сдружиться, еще не стали моими друзьями; палатка, в которой я сижу, еще чужая мне, у нее свои законы, свои правила. Подойду ли я здесь или так и останусь чужой и далекой?..».

Надя подняла голову. Прямо перед ней возвышался столб, поддерживающий свод палатки. В столб были вбиты гвозди и на них висели куртки, плащи, полевые сумки.

Раскладные парусиновые койки стояли тесно одна к одной по смешному растопырив тонкие деревянные ножки. На кой-ках лежали спальные мешки, где свернутые в рулон, где сложенные пополам, а где и разостланные, но аккуратно расправленные и застегнутые – чувствовалось, что палатка женская. И только койка, на которой сидела Надя, была неприятно голая – Надя еще не успела получить спальный мешок.

В палатку вошел человек и остановился, загородив свет. Это был парень среднего роста, остриженный наголо и одетый очень небрежно. Его мешковатые хлопчато-бумажные брюки были перепачканы мукой, а выцветшая майка-безрукавка не скрывала татуировки на груди – большого синего орла. Голова и плечи парня тоже были припорошены мукой и даже на кончике носа сидело смешное белое пятнышко.

– Вы Стрешнева? – безошибочно определил он.

– Я.

– Будем знакомы. Векшин Илья.

Он крепко тряхнул Надину руку и сказал:

– Меня Викентий Петрович к Вам послал. Пойдемте, получите спальный мешок, да, заодно, поможете мне. Завтра выезжаем, а еще почти ничего не получено. «Спальный мешок – это человек!» – добавил он непонятное…

Вторжение Векшина в ее мысли было столь неожиданно и бесцеремонно, что Настя даже оторопела. Она смотрела на него, не зная, что ответить. Лишь мгновенно проскользнула в сознании одна мысль: «Значит, Инокентьев не забыл ее. Распорядился».

Илья не понял ее молчания. Он решил, что пауза относится к его костюму.

– Вы не смотрите на меня, – сказал он. – Я, когда выезжаю в поле, всякую связь с цивилизацией порываю. Галстук «по боку», костюм тоже. Люблю старое донашивать… Одеваю вот эту хламиду – он хлопнул себя по брюкам, брею голову…

Надя вспомнила бородатых парней, ходивших по двору, и улыбнулась.

– А бороду не отпускаете?

– Нет, бороду не отпускаю…

Илья говорил весело и бесцеремонно, и Надя смотрела на него и не могла поверить, что он говорит правду. Ей, молоденькой девушке, студентке четвертого курса все женатые люди казались стариками, казались категорией людей, до которой Наде так далеко, как до звезд, до луны. А Илья не укладывался в это представление. Он был молодой, веселый, общительный… и женатый! Сомневаться в правдивости его слов, пожалуй, не приходилось, и все же Надя спросила:

– А Вы женаты?

– Факт, женат. И даже имею сына. Показать?

Не дожидаясь, пока Надя выразит согласие, Илья тут же полез в полевую сумку и, среди всяких накладных и всяких бумажек, вытащил конверт, а из него фотографию.

– Во, парень! Гвардеец.

На карточке был заснят бутуз в возрасте около годика. Он стоял, смешно растопырив ручки и было видно, что ходить он научился только-только.

Надя, улыбаясь, рассматривала фотографию, потом посмотрела на Илью. Человек этот был новым для нее, неожиданным и интересным. И главное, она чувствовала, что может понять его, узнать поближе. Он был весь как на свету: ни малейшей тени, ни утайки – подходи и бери, что тебе надо. Только будь так же честен и открыт, как он.

В палатку вошла молодая женщина, взглянула через плечо Ильи и засмеялась.

– Уже хвастаешься?

– Ну и хвастаюсь, – сказал Илья, пряча фотографию. – Заводи такого, тоже будешь хвастаться.

Женщина пропустила мимо замечание Ильи и сказала явно поддразнивая его.

– Все равно ты его не любишь.

– Еще как люблю.

– Любишь, а уезжаешь на полгода?

– Все равно люблю, – убежденно сказал Илья и вдруг улыбнулся. – А ты-то своего мужа любишь? Тоже уезжаешь на полгода.

– Ну, мы другое дело, – сказала она. – Я его люблю, он меня…

– И они меня любят, – сказал Илья.

– Да кто тебя полюбит такого чумазого? Дай-ка я за тобой поухаживаю.

Она вынула тонкий батистовый платочек и аккуратно, как маленькому, вытерла ему нос.

Илья покорно позволил произвести над собой эту операцию, потом познакомил их:

– Маша, это наш новый коллектор – Стрешнева. А это – оборатился он к Наде, представляя ей ту, которую только что назвал Машей, Мария Михайловна Новикова, наш геолог.

– Зовите меня просто Машей, – сказала Новикова, задорно тряхнув головой. – Меня все так зовут.

Маша была худенькая женщина лет двадцати семи, невысокого роста, подвижная и экспансивная. Она понравилась Наде с первого взгляда. Понравилось сочетание простоты и изящества, – Маша была в черных сатиновых шароварах и шелковой блузке под «ковбойку», – понравились простота и непринужденность в обращении, даже как она поддразнивала Илью и то понравилось Наде.

– Как хорошо, что ты в нашей партии, – сказала она. – А то я уже боялась, что у нас все мужчины.

Маша улыбнулась.

– Чего же их бояться? Вот, скажем, Илья. Он совсем не страшный.

– Да, а Викентий Петрович?

– Тю! – воскликнул Илья. – да я против Викентия Петровича все равно, что ноль без палочки. Викентий Петрович – голова! Радоваться надо, что к нему в партию попали. У нас тут многие хотели бы с ним поехать.

– Не слушайте его, – сказала Маша. – Викентий Петрович, конечно, интересный и знающий геолог, но Илья, как и во всем, преувеличивает.