Маргарита Макарова - Азбука семейной жизни. Детектив

Она, классная. У нее своя музыка, свои стихи, свои слова, своя философия. Разве не так? Самая образованная девочка «Звездного зазеркалья». И это правда. Она себя так и чувствовала. И так себя и вела. Главное было – держать дистанцию. Кто – она, и кто – они. Теперь, когда ребят осталось не так много, было немного легче. Её песни были и в концертах, и в Интернете. И пела Рита их сама. И неплохо. И пусть все говорят, что хотят. Это так и есть! Единственная рокерша на проекте.

Кто тут еще пишет музыку? Марк? Это смешно! Это музыка для пенсионеров! А рок! Хорошо, что эту рок-оперу никто давно не слушает. Никто, никогда ее не уличит.

Надежда грела, тем более что конец «Зазеркалья» был не за горами. Возможно, что будет приз, ну хоть какой-то. Или мать ее убьет.

Рита содрогнулась, вспомнив мать, ее реакцию на все, представив, как она ее встретит после окончания шоу и выхода из зеркального, а точнее, стеклянного аквариума, в котором она прожила уже три с половиной месяца.

Последний разговор по телефону не предвещал ничего хорошего. Мать была недовольна. Всем. Это чувствовалось по голосу. Другой бы не понял, но Рита… Она знала свою мать… Что опять она делала не так? Слезы поползли по щекам, угрожая залить и испортить цвет красивых зеленых глаз. Рита достала таблетки. Нельзя плакать. Вдруг ее показывают камеры. Таблетки. Таблетки тоже нельзя есть под камерами. Депрессии, антидепрессанты. Все это ерунда. Глоток бы свободы и все… Мать достала. Ну что еще, что она могла сделать? Все есть, как есть. Только бы не плакать. Только бы мать не ругалась. Что она тут самая яркая – всем очевидно. Ее песни и ее стихи….Только бы не плакать… когда все это закончится, когда…

Перманентный бардак, как революция Троцкого, раздражал обитателей зазеркального дома так же, как и упоминания об авторе известной концепции усатого грузина. Убивать, правда, за него, – никто пока еще никого не убил, – но хотелось. Конца этому было не видно. Когда все только начиналось, Рита старательно убирала свои вещи и пыталась не замечать небрежности других. Теперь она поняла, – ты уберешь – никто не заметит. Ты теряешь силы, а твой сосед все ходит как огурчик. Она присела, на постиранные и приготовленные к глаженью тряпки. Все было свалено кучей, прямо на пол. Рядом стояла гладильная доска.

– Да это джинсы Влада, – удивилась она вдруг увидев, что кусок расшитых стразами штанов выглядывает из-под кучи футболок.

– Что за настроение, чего я здесь уселась. Попытавшись встать, снова плюхнулась на эту же кучу. Хлюпающий звук неприятно удивил ее. Пожар тут уже был. Что это могло быть? Неужели кто-то положил мокрую и невысушенную шмотку в гору сухого белья.

Рите даже не пришло в голову, что влага пропитала бы всю кучу, она вряд ли не почувствовала попой эту недосушенную вещь.

Она все-таки встала и удивленно оглянулась.

– А, подумаешь, пусть сами и разбираются, – устало махнула она мысленно рукой и уже пошла к выходу, но заметила уж совсем неподходящее. Из-под кучи чистого, по идее, белья вытекала струйка чего-то темного. Инстинктивно она нагнулась и дотронулась до этого. Рука почувствовала склизкую, липкую субстанцию, которая не отпускала, заставляя все трогать и погружаться в свою неглубокую глубину.

– Да что это такое, совсем с ума посходили.

Рывком она откинула белье и увидела его… Он был неузнаваем. Светлые волосы, такие блестящие раньше, тускло разметались по пестрой куче, голубые глаза смотрели прямо на нее.

– Влад, ты что, – почему-то затрясла она его за плечо, кончай прикидываться, дурак, совсем рехнулся.

Голова нырнула вниз, глаза переменили точку созерцания. Теперь Рита находилась вне зоны доступа взгляда ангельских глаз.

– Влад, да что ты тут развалился. Аааа, – заорала вдруг она, но ничего не двинулось и не переменило своего места.

– Влад, – ткнула она его в бок и отпрянула – вся рука была темной и липкой, и до её сознания дошло, наконец, что это такое.

Рита не могла пошевельнуться. Она просто орала что было сил. Резкий, гортанный голос, был как раз в той тональности, которую обычно пытался выжать из нее Коробов – педагог по вокалу. Вся напряженность и лживость звуков исчезла. Это был правдивый и голый без хрипотцы и полутонов крик ужаса.

– Ты чего орешь? – первый в двери появился Сергей.

Черные волосы его были собраны в узел. Глаза сонно и рассеяно помаргивали, в них не было ни малейшего удивления.

– Ты посмотри, что тут, – захлебываясь, гортанными звуками выдавила из себя Рита.

Она проводила руками по груди, на которой висели приклеенные косички. Ненатуральными, свитыми веревками, они создавали массу волос, или это была какая-то деталь ее имиджа…

– Ну что ты? – снова, еще тише и мягче повторил Сергей.

– Что тут у вас? Опять пожар? – в дверях уже столпились все ребята – участники «Зазеркалья».

Юля протиснулась в дверь и посмотрела на то, что было перед рокершой.

– Влад…

– Вот, – Рита протянула свои руки, они были в красной липкой жидкости.

– Что это?

– Влад – снова повторила девушка.

Громкий смех вырвался их побелевшего рта ранее неподвижного Влада.

– Черт, дурак.

Влад вскочил и с воплем выбежал в коридор.

– Вы что тут совсем что ль? – так и не понял ничего Сергей. – Рубашку мне испачкал. Это что у него там за гадость? А ты, чего было так орать?

Рита все еще стояла над кучей белья. Остекленевшие голубые глаза Влада мелькнули кадром из какого страшного триллера.

– Пошли, ты чего.

– Он что, нас разыграл что ль?

Влад со смехом выбежал из гардеробной.

– А ты подумала – он умер?

– Дурак! – вдруг крикнула она своим обычным писклявым голосом вдогонку Владу.

– Пошли чай пить, – дернула ее Юля за рукав.

– Нет. Влад, ты дурак, да…

Рита никак не могла успокоиться. Ей так нравился Влад Полянский. Невысокий светловолосый парень, с ангельскими голубыми глазами – он был самый младший на проекте. Ему только исполнилось шестнадцать. Он был настоящий артист. Пел он не очень здорово. Но они тут все пели не очень. Кроме Насти и Марка, никто не чувствовал себя уверенно в этой стихии. Ну и Тани.

У Влада были другие достоинства. Он был очень красив. Такой нежной тихой ангельской красотой, которая обычно действует на девушек безотказно. На нежных девушек. Или на всех. Он сам был похож на девушку. В нем не было ничего грубого, даже голос был приглушен, он говорил тихо, почти шептал, как будто его специально кто-то научил, как надо говорить, чтобы нравиться. Его голос был похож на ласковый шепот, на выдох, щекочущий ухо, на прелюдию к легким прикосновениям.

Полянский ей нравился, и ничего она не могла с собой поделать. Никак. Стопудово.

Юля сообразила сразу. Красивый, маленький мальчик, она повисла на нем на вторую неделю жизни в «Зазеркалье». Но и тут случился облом. Отец Влада был почему-то против. Хотя никто не мог сказать – почему. Может он ревновал сына? Или ревновал Юлию? А какое он сам имел отношение к Юле?