Владимир Буров - Альфа Центавра. Второе путешествие на землю

И в конце концов объяснила, что Шейк – это не танец, и не значит трясти случайного путника за ноги, как в фильме Берегись Автомобиля трясли великолепную даму, держа ее за ноги.

– Да и не копьё, – констатировала она, – а…

– А-а?

– Ко-ле-ба-ть-ся-я-я!

– Ну, ты додумалась, – разочаровалась даже Кали, а Броня так вообще только махнул рукой, мол:

– Так-то и я могу.

– А в чем дело? – спросила ЩеКа.

– Нет разницы, – ответила Кали, – что трясти, что колебаться.

– Вот и видно, мил человек, – обратилась она к Нази, предупреждая его жизнерадостную атаку, и не обращая внимания на банальное возражение Кали, – что есть.

Колебаться – это значит: переходить незаметно от слов автора к словам героя, как это делал более известный вам – а вам особенно, она кивнула на Пархоменко у стены, но он только поперхнулся дымом, а так ничего и не понял – Маркиз Де.

Он говорил:

– Давайте сначала расставим кровати, какая кому, а только потом займемся делом.

– Каким дело? – счел нужным вмешаться Банщик, раз на него обратили внимание.

– Этим, мой друг, Этим, – и дальше идет разговор.

– Разговор – это не дело.

– Помолчи, один раз тебя спросили, и это не значит, что теперь ты будешь тут постоянно махать веником, скройся с глаз моих.

– Случаюсь, эта, как ее, Джульетта.

– Я? Спасибо, тогда пока останься.

– Значит, не Трясти Копьё, а Колебаться между словами Автора и словами Героя, – сказала Кали, и добавила:

– А как же Спир – Копьё? – Оно ведь осталось.

– Это не копьё, а Труба, переходя незаметно от слов автора к словам героя, вы превращаетесь с Трубку. Два, казалось бы, два независимых, непересекающихся Листа свиваются вместе, образуя трубку. Понимаете:

– Трубу, а не копьё. – И Труба эта есть не что иное, как переход с Альфы нашей Центавры сюды-твою на Землю. Ну, или, как здесь считается:

– Это – Вифлеемская Звезда, Звезда Перехода Демаркационной стены.

– Что отделяет эта Стена? – спросил Амер.

– Так известно, что, – беспечно ответила ЩеКа.

– Мы не понимаем, – ответили ребята хором.

– Я знаю, – сказал опять появившийся Пархоменко. – Так скать, бывал. И да: вы меня возьмете с собой на бал, если я правильно отвечу?

– Какой смысл? – сказал Броня. – Она-то, – он кивнул на Арт, как на нового Моисея, – ответ, видимо, знает.

– Да, ладно, пусть говорит, я так и так ему обещала, что будет на балу носить мою сумочку с бриллиантами.

– Это Театр, а люди в нем актеры, – сказал Банщик, и добавил: – Более того, как сказал Пушкин, там есть:

– Партер и кресла, и не только:

– Раёк нетерпеливо плещет, и… этеньшен:

– Взвившись занавес шумит.

Это Труба – Переход между Сценой и Зрительным Залом. Вот это самое Шейк – Колебание и происходит именно благодаря этой Трубе. Поэтому не:

– Копьём Потрясающий, а:

– В Трубку Свивающийся, образующий:

– Вифлеемскую Звезду.

– Вы разработали здесь, друзья мои, – Нази поднялся, – целое доказательство Великой Теоремы Ферма, а Вильям Фрей – это всё-таки Свободный Вилли, а именно:

– Защищаясь Нападаю.

– Или наоборот, – сказала Кали, – Нападая Защищаюсь. Именно это и значит Вильям – Надежный Защитник, но! С копьём.

Вошел Банщик.

– Опять ты? – спросила ЩеКа. – Что?

– Эта-а, забыл добавить: ответ попросили нарисовать.

– Вот, – сказал Нази, а у вас получилось Доказательство на триста страниц.

Все печально задумались, но Артистка что-то нарисовала, а потом показала всем. И народ, как сказал Пушкин:

– Опять безмолвствовал.

Что это было?

Это были Ворота Кремля. Кажется, Спасские.

– Да, это кажется Спасские ворота? – спросила Кали, как особа, обладающая особенными качествами в отношении мужчин: при ней они сразу начинают раздеваться.

– Рипит ит, плиз! – рявкнул капитан, ибо с первого раза такого злого парня не взять.

– Я тебе говорю, скотино-образный осёл! – подошла и рявкнула ЩеКа: – Это Никольские или Спасские Ворота.

– Я не понял? – спросил парень, – почему Ворота с большой буквы? – Дамы обернулись, посмотрели на небо, и стало ясно, что про Ворота с большой буквы – Нигде Не написано.

– Это маг в каракулевой шапке, – улыбнулись девушки.

– И я узнаю его, – сказала Кали, – это мой Васька.

– Васька! друг! – закричала и Артистка, – как ты здесь?

А Амер-Нази и Пархоменко с веником стояли в пятидесяти метрах, так как боялись испортить всё дело. Сомневались, что по нарисованным на листке ватмана толи Спасскими, толи Никольским Воротами их пропустят в Кремль, а если и пропустят, то только в КПЗ.

– Кстати, спорим, – сказал Нази, повернувшись к Банщику лицом, к Кремлю задом, – что здесь есть КПЗ.

– Нет, не верю, просто отвезут в Районное отделение милиции.

– На что спорим?

– На Артистку.

– Да возьми ее так, бесплатно, предложи что-нибудь другое?

– Я больше ничего не хочу.

– Ты, дурак, Банщик, веришь, что она Инопланетянка, и по этом Воротам на бумаге нас пропустят в Кремль?

– Я не понимаю, почему бы нет?

– Как тебя зовут, ты говоришь, Пархоменко? Вот ты и порхаешь в небесах. И вообще, ты пива взял?

– Для бани? Естественно. Но думаю, нас не пустят в баню. Здесь не пустят, пойдем в Сандуны.

– Сандуны – это Кремлевская резиденция Под Прикрытием. Если пустят, то пойдем. Но нас не пустят, будем куковать в КПЗ.

– И да, – сказал Пархоменко, – если уж спорить, как вы настаиваете, то я согласен.

– На Артистку?

– На обеих.

– На обеих, – повторил Амер-Нази. – Зачем мне две?

– Мне надо, хочу обладать собственностью.

– Одной Артистки тебе мало?

– Она и так моя, по определению, – сказал Пархоменко, – хочу, чтобы была еще и Не-моя.

– У тебя замашки Персидского Шаха.

– В случае чего… – Но тут им замахали руками Кали и Арт.

– Чего?

– Двигайте сюда!

– Щас идем-м!

– Так на что мы спорили, – давай определимся окончательно, – сказал Нази.

– Кстати, – перебил его Пархоменко, – Нази – это араб?

– Араб? – Бро приложил кончики пальцев ко лбу. – Хорошо, пусть будет по-твоему, тогда зови меня с сегодняшнего дня:

– Ксеркс.

– Не поймут.

– Кто?

– Наши люди, будут ассоциировать это имя со словом – Срать.

– Вот так? Ну, я вообще-то не араб, а араб, изменивший своему племени. Читал академика Панченко?

– Где? В бане? Нет.

– Так вот там написано, что человек, вышедший в степь Донецкую, тот молодой парень, которого в шахтах ждали все девушки, на самом деле есть не кто иной, как…

– Навозный Жук, – сказал Пархоменко, – я в курсе. Жители деревни, которую он покинул, чтобы выйти в степь на работу тяжкую, остались в большой обиде.

– Да, бывает называют даже обезьяной и свиньей, – сказал Нази. И добавил: – Тогда давай пока замнем этот вопрос для ясности, и просто еще раз проинтонируем, на что мы спорим: