Владимир Положенцев - Правда гончих псов. Виртуальные приключения в эпоху Ивана Грозного и Бориса Годунова

Губов толкнул пятками коня в бока, сравнялся с Годуновым.

– Что же теперь он насоветует Старицкому? – спросил он.

– Трудно сказать. Такое, что повяжет князя по рукам и ногам и уже не на шутку. С ядом это так, разминка была – клюнет Владимир Андреевич или нет? Не клюнул. Теперь же другое дело. Царь при смерти и действовать следует незамедлительно. Обоим. Вот в этом они сойдутся. Но для начала Григорию Лукьяновичу зело важно выяснить в каком состоянии государь. Верно ли что помирает али разыгрывает? Зачем дьяка Никитина в Чудов монастырь тащим? Кто его ухлопал? И вот тут-то ему понадобишься ты, Василий Васильевич.

– Не глупее тебя, Бориска, не задавайся, – без злобы ответил стряпчий. – На то и расчет. Я ить царя на то и надоумил.

– Да, но ты не просчитал далее. Так вот к тебе и приедет Малюта, вина привезет с закуской и в чинной беседе станет узнавать от тебя правду? Ага, щас. Он тебя на крюках подвесит и стегать будет до черной крови, пока все до крупицы не выложишь. А потом закопает. Зверь загнан и он уже ни перед чем не остановится. Даже ежели государь окажется в здравии, скажет, что ты – тайный литовский подслушник, ты и убил Никитина, чтобы нарушить планы верного Скуратова по разоблачению царских ворогов. А мертвый ты уже никак не оправдаешься.

– Хм. Действительно умен, Бориска. Токмо и это просчитано. Как Малюта узнает, что я в Москве, так сразу пришлет за мной своих людишек. Наверняка Бакуню.

– Кто он таков, Бакуня? Почему его приблизил Григорий Лукьянович? Расскажи мне о нём.

Бакуня происходил из дворянской семьи Плетневых. Его дядя, тоже Илья, выбился аж в земские бояре, а отец Михаил был сокольничим у царя. Ему помогал сын – птичек покормить и попоить, клетки почистить. Однажды сокол клюнул Михаила в глаз и так неудачно, что тот вытек. Ну лишился ока, подумаешь, многие безглазые ходят и не помирают. А вот Михаил взял и после этого помер. Видно, птичка какую заразу занесла. Вместо него соколами стал распоряжаться Илья. Чином сокольничего, конечно, не удостоили. Но он за этим и не гнался, честно выполнял свое дело и получал положенное жалование – три рубля в месяц новгородками. Возможно, когда-нибудь и стал бы ловчим или даже егермейстером и жизнь его бы также текла спокойно и размеренно при царском дворе. Но вот однажды случилось то, что повернуло её совсем в другое русло. Как-то на охоту вместе государем поехал Григорий Лукьянович Скуратов. Не любил он это времяпрепровождение, а тут надумал. Иван Васильевич пошел к реке Медведице охладиться, а Малюта принялся помогать людишкам накрывать стол на опушке. Рядом суетились дворяне и боярские дети – Вяземские, Головины, Басмановы. И тут из ельника на опушку вдруг выскочил огромный медведь. Всех разом как ветром сдуло, Скуратов же стоял спиной и не видел зверя. Когда люди ему закричали, обернулся, да было уже поздно. Прижал его косолапый к широкому дубу, так что и не увернуться, на задние лапы встал. Еще мгновение и конец бы Малюте, который только начал свою головокружительную карьеру в опричнине. Но тут, как из-под земли вырос Илья Плетнев. Со всего размаху ударил подвернувшейся палкой по голове медведя. Тот опустился на зад, закрутил головой, разбрызгивая желтые слюни. После второго удара, зверь подскочил и опрометью помчался в лес. Малюта вытер взмокший лоб, подошел к Илье.

– Как звать?

– Бакуня.

– Балаболишь много?

– Наоборот.

– Понятно. А по родичу?

– Илья Плетнев, сын Михайлов.

– Известная фамилия. Что ж, дворянский сын, отблагодарю тебя за смелость.

В тот же день Малюта выпросил у царя Бакуню к себе в помощники, как теперь говорили на свейский манер, в тиуны. «Платить ему сам будешь, – сказал царь. – Казна пуста». «Моя забота, государь». И не обидел Илью, положил ему в год аж 60 рублей серебряными новгородками.

– Не каждый дворецкий такую деньгу зашибает, – завершил свой рассказ Василий. Хотя и меня царь не обделяет. Не желаешь спросить сколько мне дает?

– Нет, – ответил Борис. – Ты лучше скажи, что собой представляет этот Илья. Жаден, расточителен, добр, злой, умен ли глуп, али просто никто?

– Я и сам пока до конца его не разобрал, нужды не было. Но не глуп это точно. Есть в нем что-то собачье. Больно предан.

– Собачье? – улыбнулся Годунов. – Это хорошо.

– Что же для нас хорошего? – я же догадываюсь к чему ты клонишь, – ни за какие деньги хозяина не продаст.

– А зачем собаке деньги? За золото не продаст, а за косточку, со всей душой.

– Как..? – сразу и не понял Василий, а когда дошло, щелкнул пальцами. – А ведь верно. За кость любой пес про всё на свете забудет. Да-а, Бориска, далеко пойдешь. Давай-ка я тебе изложу, что задумано.

В бывшие хоромы князя Старицкого Бакуня ввалился как к себе домой. За ним следом, в низкие, но широкие двери вошли опричники в красных кафтанах, с короткими бердышами. Им никто не препятствовал. Губов отпустил на ночь своих кромешников.

Не поздоровавшись и даже не кивнув, Бакуня уставился на Бориса.

– А это кто таков? Для утехи взял? Ха-ха.

– Тебе-то что за дело? – не смутившись, ответил Василий. – Говори за чем пожаловал.

– За тобой, не иначе. Григорий Лукьянович к себе требует.

– А он что за птица, чтобы меня, царского стряпчего, к себе требовать?

– Видать, жуть как понадобился. Ежели сам не пойдешь, велено силой доставить.

Бакуня кивнул опричникам и те двинулись к Губову.

– Вы бы не шустрили, – подал голос черноволосый мальчонка. Он отодвинулся от стола и Бакуня увидел открытый бочонок… с порохом. В руке парень держал тлеющий трут. – Кто торопится, тот богу не молится.

– Что ты, юнец? Охолонись, – сглотнул тиун Малюты.

Он был не из пугливых, но неожиданные повороты иногда выбивали его из колеи. Не надолго.

Опричники, увидев порох, опустились на лавки у стены, заморгали.

– Юнец-то тебе верно сказывает. Ежели не желаешь в очередной раз разочаровать господа, уймись покуда, выпроводи своих людишек. Разговор имею. И не дури, балабол, нам все одно терять ужо нечего.

Но кромешников и не надо было «выпроваживать». В следующее мгновение они уже толкались задами в дверях, пытаясь все разом выбраться наружу. Один из них обронил бердыш. Секира отскочила от стенки, упала на Бакуню. Как лезвием срезала часть воротника на кафтане, чудом не задев самого.

– Ладно, – вздохнул Плетнев, садясь за стол. Он не переставал боковым зрением следить за тлеющим трутом в руках юнца. «Вот ить, худоумец, как близко огонь к зелью держит. Рванет и сапог не сыщут. Что же надобно Ваське, раз на такую крайность сподобился? Не иначе, все заранее просчитал… а, значит… значит, царь али ужо помер, али жив – здоровехонек и медовуху малиновую кушает. Хм…»

– Угощений не предлагаю, – сказал Губов. – Так вот. Ежели не желаешь вслед за своим хозяином на плаху отправиться, вникай в то, что я тебе поведаю. Государь мертв. В ночь на Святителя Петра и преставился. Отравил его твой Малюта. Помогал ему ты. Доволен?