Луи Буссенар - За десятью миллионами к рыжему опоссуму

Удары противника становятся менее точными, тогда как наши обладают устрашающей меткостью.

Но, какова бы ни была наша храбрость, мы будем побеждены, если что-то не изменит ход битвы. Мы окружены, устали, пот льется градом. Мы теряем силы от ранений, правда, не тяжелых, но многочисленных. Нас не страшит смерть, но тошно от мысли, что нас зарежут как скот на бойне, а нашими могилами станут желудки этих негодяев. Если бы только среди нас не было женщин!.. Может, нам удалось бы сделать отчаянный рывок, оторваться от аборигенов, вскочив по двое на каждую из оставшихся лошадей. Хоть и раненные, животные, наверное, смогли бы вынести нас из этого осиного гнезда. Но нечего и думать о такой отчаянной авантюре с двумя несчастными девушками, которых мы намерены защищать до самой смерти. Но что будет потом? Когда мы все будем убиты, что станет с ними? Каждый из нас думает об этом с содроганием.

Мой бедный Сириль в отчаянии. Между двумя выстрелами он украдкой бросает на Келли выразительные взгляды. Келли видит в этом добром большом ребенке защитника и настоящего друга, единственное стремление которого любить и быть верным своему чувству, и одаривает его печальной улыбкой.

– Наверное, мне надо убить ее сейчас, чтобы избавить от мук, – шепчет он мне и прерывает фразу выстрелом в каннибала, – Послушай, брат, я хочу сказать тебе, что очень люблю ее… и она тоже… Я хотел бы поцеловать ее перед смертью… Уже недолго осталось… Мы пропали…

Робартс… Храбрый офицер бросает на мисс Мэри взгляд, полный любви, который побуждает ее, несмотря на весь ужас происходящего, спрятать зарумянившееся лицо на груди у подруги…

Услышав шорох, я поворачиваюсь. Рука аборигена тянется к девушкам. С быстротой молнии один из поселенцев отрубает руку сильным ударом тесака.

Мисс Мэри теряет сознание.

В этот момент противник теснит нас. Я падаю и чувствую на своей груди невероятную тяжесть. Вижу над собой занесенную руку с каменным топором сейчас она обрушится на мою голову.

Но прежде чем орудие смерти опустилось, я вдруг услышал приглушенный звук. Абориген скатывается с меня. Я вскакиваю, и в тот же момент раздаются выстрелы, которые заглушают вопли каннибалов. Пули летят справа и слева с интервалами в пять секунд, как будто их выпускает цепь отборных стрелков. Нет ни одного промаха. Четверо справа, четверо слева. Каннибалы дрогнули. Наш маленький отряд, истерзанный и окровавленный, снова сплачивается. Сгущающуюся тьму прорезают яркие вспышки. Противник ничего не может противопоставить этой атаке и постепенно отступает, оставляя убитых, число которых возрастает. Мы переводим дух.

Прекращается ливень стрел, копий и каменных топоров, который обрушивался на нас. Каннибалы объяты ужасом. Их страшит смерть, настигающая издалека, неизвестное число нападавших, множество выстрелов.

– Кооо-мооо-хооо-эээ!..

Призыв к сбору звучит под гигантскими деревьями. Теперь это жалобный вопль, лишенный недавних победных интонаций.

Это – сигнал к отступлению. В мгновение ока аборигены исчезают, подобно ночным птицам, вспугнутым утренней зарей.

И действительно, небо на востоке светлеет. Оно принимает светло-голубую окраску. Звезды блекнут.

За сигналом к отступлению следует радостный крик, но на чистом английском языке, который издают восемь мужчин. Они приближаются к нам верхом, в строгом порядке, тесным строем, с оружием на изготовку.

В тропиках, по сути дела, нет ни зари, ни сумерек. Солнце тут же выкатывается из золотого облака, и мы видим во главе отряда Эдварда, рядом с ним МакКроули, затем пять поселенцев, и замыкает отряд юный Ричард.

Галопом они подскакивают к нам. Их встречает тройное "ура". Мой храбрый Мирадор присоединяется к общему ликованию, виляет хвостом и радостно визжит.

– Боевая готовность! – командует Эдвард, который, оставаясь в седле, обнимает сестру и сажает ее перед собой. – Нельзя терять ни минуты, джентльмены! В седло! Те, у кого нет лошадей, садятся позади всадников. Соберите оружие. МакКроули, возьмите моего дядю. Сэр Харви, садитесь с Ричардом. Будьте внимательны, джентльмены! Здесь больше нельзя оставаться!

Молодой моряк просто великолепен. Какое хладнокровие! И все же он бледен. Что стало бы с нами, если бы он и его товарищи не подоспели вовремя?

Я отдаю свою лошадь Сирилю.

– Бери, мой храбрый друг, садись на мою лошадь и возьми с собой мисс Келли. Ты это заслужил.

Теперь – в лагерь! И благородные чистокровки, несмотря на двойной груз, несут нас, измученных, окровавленных, к оставленным повозкам.

Наступил день. Чудовищный ночной кошмар улетучился, изгнанный солнцем. Мы купаемся в солнце, Какое блаженство!

Один из англичан скоро возвращает меня к реальной действительности. Это МакКроули, который с тех пор, как отравился, мучительно ищет объяснения непостижимого для него физиологического явления:

– Мой дорогой ученый, объясните мне, пожалуйста, почему после того, как я выпил этой мерзкой воды из источника, отравленного аборигенами, я вижу в темноте почти так же хорошо, как средь бела дня?

– Очень просто. После того как белладонна расширила зрачок, сетчатка, поврежденная слишком большим количеством лучей, которые на нее воздействуют, не в состоянии их воспринять. Отсюда усталость, нарушение зрения, невозможность смотреть на дневной свет. Но то, что вызывает неприятное ощущение при солнечном свете, становится преимуществом ночью. Тот же самый зрачок, расширенный сверх меры ядовитым веществом, пропускает в глаз гораздо большее количество лучей…

– Понял. Действительно, любопытно. Белладонна случайно наделила нас свойством видеть ночью, как кошки.

– Совершенно верно, ваше сравнение вполне уместно.

– Какое счастье, что аборигены не знают этой особенности, иначе они напали бы на нас в дневное время.

– Несомненно. И именно это их незнание позволило нам уверенно действовать в темноте и сорвать их преступный замысел.

– Да, интересная история. Благодарю за разъяснение.

Наш отряд вскоре прибывает в лагерь.

Аборигены, к счастью, исчезли и даже не пытались вернуться, чтобы снова совершить нападение. Это великое благо, потому что они могли бы без труда овладеть нашим оставленным богатством, например лошадьми, которых охраняли всего трое раненых.

Мы застали стражей в напряженном ожидании: двое лежали, скрючившись, на траве, третий сидел прямо, готовый открыть стрельбу из пулемета. установленного на лафете. Невозможно, да и нет нужды описывать радость, которую они испытали при нашем возвращении.

Мирадор, гордый ролью, которую он сыграл в ночной драме, разыскал своих собратьев, сердечно поздоровался с ними… по-собачьи. Казалось, он рассказывает им о своих приключениях.