Анри Верн - Корона Голконды

— Это самые красивые в мире алмазы, как я полагаю. Объединив их вместе с сокровищами Голконды, я стану обладателем величайшего в истории человечества состояния.

Даже в этот торжественный для него момент Мвнг говорил спокойно, размеренно, как бы подавляя в себе гордость триумфатора. Он вынул из кармана нож, раскрыл его и сунул лезвие под нижнее веко глаза, подцепив сверкающий камень. В этот момент Бобу показалось, что идол скорчил гримасу, как будто ему стало больно от этой пытки. Вдруг раздался продолжительный скрип и одна из шести рук, та самая, в которой был меч, резко опустилась вниз. Минг издал резкий крик боли и ужаса: правая кисть его руки была как будто срезана бритвой. Потеряв равновесие, он заскользил вниз ногами вперед вдоль статуи и, обагряя ее кровью, упал к ее подножию.

Рука идола вернулась на свое место. И Бог продолжал гримасничать, наказав осмелившегося осквернить его своим прикосновением и помыслами.

«Я должен подняться!.. Необходимо, чтобы я поднялся!» — мысленно внушал себе Боб.

Рядом умирал человек. Истекая кровью, полный злобы, он был обречен покинуть этот мир. Поэтому Бобом овладела одна-единственная мысль — прийти на помощь себе подобному, даже если этот человек всего несколько минут назад пытался хладнокровно расправиться с ним.

Минг, оглушенный падением, продолжал неподвижно лежать у ног иДола.

— Я должен подняться! — громко проговорил Моран. — Мне нужно встать!

Собственные слова вернули ему небольшую частицу энергии. Он глубоко вдохнул воздух, чтобы преодолеть боль и наполнить легкие. Ему удалось встать, и, согнувшись пополам, на ватных ногах, он двинулся, шатаясь, к Мингу. Тот, все еще будучи без сознания, лежал неподвижно. Из ужасной раны толчками выходила кровь, и смерть, казалось, была не за горами.

Движимый жалостью и состраданием, Моран наклонился над ним и расстегнул что-то наподобие пасторского сюртука Минга, вытащил из его брюк ремень и обмотал им правую руку раненого. Подобрав валявшийся неподалеку нож, француз, засунув его под ремень, стал его медленно перекручивать, чтобы сжать сосуды и прекратить кровотечение.

Покончив с этой операцией, Боб вытер струящийся со лба пот, затем взглянул на раненого. Тот открыл глаза, и на лице его отразилось удивление; Минг как бы не мог понять, что человек, которого он только что хотел убить, помогает ему, спасает жизнь.

Моран нехорошо усмехнулся.

— Я предупреждал, что Шива покарает вас, — проговорил он.

Минг даже не пошевелился. С его губ не сорвалось ни слова, ни шепота.

— Видите, — продолжал Боб, — иногда следует иметь под рукой такого опасного человека, как командан Моран. Я сейчас прижгу вашу рану. Метод не из самых лучших, но у меня ничего иного нет под рукой…

Не дожидаясь ответа, Боб Моран подошел к одной из жаровен по сторонам статуи. Нашел там нечто вроде толстого металлического прута с деревянной рукояткой для помешивания углей и сунул его в пылающий ковер огня. Только совершив все эти приготовления, он спросил себя, зачем ему это надо. Не лучше ли предоставить Минга его судьбе? В глазах людей он чудовище, выродок человеческий, и бросить его здесь подыхать — значит совершить благое деяние.

Однако Боб и сам понимал, что все эти его сомнения напрасны, что, несмотря на все свои домыслы, он никогда не оставит умирать человеческое существо, не попытавшись помочь ему.

Когда прут раскалился, Моран взял его за рукоятку и, неся, как оружие, вернулся к господину Мингу, опустившись перед ним на колени.

— Будьте мужественны, — предупредил он. — Вы почувствуете адскую боль, но так нужно.

И вдруг Минг заговорил:

— Действуйте, команден Моран. Страдание — мой старый друг, и я перетерплю это…

Моран подумал, что Минг преувеличивает. Однако на протяжении всей этой жуткой операции тот ни разу не вскрикнул, не издал ни малейшего стона. Когда все было кончено, лицо Боба заливал холодный пот, в то время как лицо Минга оставалось бесстрастным и сухим, как если бы этот странный тип вообще не чувствовал боли.

— Ну вот, вы, пожалуй, и выкарабкались, — наконец выговорил Моран. — По крайней мере на данный момент. Естественно, вам нужна теперь другая помощь, но лично я больше ничем не могу вам помочь. Меня ждут.

Говоря так, он подумал о Джини, которая с ужасом ждет его в монастыре Кунвар. Заметив в углу большой медный гонг, Моран добавил:

— Прежде чем удалиться, я вызову жрецов. Когда они явятся сюда, вы с ними уж объяснитесь сами. Когда они узнают, что вы пытались вырвать глаз у Шивы, вас будут ожидать явно не поздравления. Ну и, естественно, я забираю корону Голконды. Полагаю, что заработал ее…

Боб подошел к стеле, на которой Минг оставил корону перед их сражением, и взял ее. Затем он направился к гонгу и поднял тяжелую колотушку. Боб уже размахнулся, чтобы ударить, когда Минг неожиданно позвал его.

— Подождите, команден Моран… Еще не время… Я хочу поговорить с вами…

Стоя в двух метрах от господина Минга, который захотел выразить свое последнее желание, Моран приготовился выслушать раненого. Минг заговорил своим обычным низким и мягким голосом, который странно было слышать из уст этого чудовища.

— Вы спасли мне жизнь, командан Моран, и без вашего быстрого и умелого вмешательства я вряд ли бы выжил и выполнил свои планы. Я не призываю вас принять в них участие, ибо ясно, чю вы наотрез откажетесь, да и вообще их не поймете. Но я вам признателен, и не столько за свою жизнь, сколько за то, что я смогу осуществить свои замыслы. Вот почему вы и мисс Савадра останетесь живы. Я также отдаю вам корону Голконды.

Моран усмехнулся:

— Спасибо за такой подарок, господин Минг, но она уже у меня, и вы не можете взять ее обратно.

— Вы так полагаете?.. Несмотря на мою физическую слабость, мне достаточно особым образом посмотреть вам в глаза, что бы вы вернули эту корону. Однако я этого не сделаю. Более того, я сделаю вам еще более ценный подарок…

Здоровой рукой Минг расстегнул ворот рубашки, просунул ее за пазуху и вытащил небольшую вещицу на шелковом шнурке, которую бросил к ногам француза.

Боб наклонился и поднял ее. Это была маленькая маска, литая из серебра, трех-четырех сантиметров в диаметре, которая изображала гримасничающего демона, со лбом, покрытым кабалистическими знаками. Боб немало времени провел в Азии и мог с достаточной долей уверенности сказать, что это было тибетское изделие, хотя подобных ему он никогда не видел. Знаки ему тоже были незнакомы.

— И что же это такое? Талисман?

— Называйте как хотите, но носите на шнурке на шее под рубахой. Может быть, скоро вы будете рады этому.

Подумав, что это в любом случае не должно принести ему неприятности, Боб последовал совету Минга и повесил маску на шею под пиджак.