Майн Рид - Перст судьбы

Через несколько дней он уже намеревался отплыть в Вест-Индию, откуда, может быть, никогда бы не вернулся. Между тем как теперь он сидел в мастерской с палитрой в одной руке и кистью в другой, в классической блузе и вышитом берете. Одним словом, он сделался живописцем.

Эта перемена в его судьбе объясняется очень просто. Молодой человек, которого он спас, сделался его учителем. И Генри решился добывать себе хлеб живописью. Генри всегда выказывал способности к рисованию. В нем билась артистическая жилка, которая дает успех.

Луиджи Торреани, молодой художник-итальянец, сам был из начинающих, но шел быстрыми шагами к славе, он мог уже работать не только для куска хлеба — имя его было известно, картины его высоко ценились.

Узнав о проектах молодого англичанина, Луиджи Торреани предложил ему давать уроки живописи. Генри почти ничего не рассказывал о своей предыдущей жизни, да притом итальянец ни о чем и не спрашивал, он был слишком деликатен и слишком признателен, чтобы какие-нибудь подробности прежней жизни Генри могли повлиять на его чувства. Он горячо отговаривал Генри от эмиграции, и тот поддался на его увещания.

Это неожиданное знакомство двух молодых людей почти одного возраста, равных по рождению и привычкам, привело к тому, чего и следовало ожидать. Генри и Луиджи скоро сделались близкими друзьями, разделяя трапезу, жилище и мастерскую.

Такое сожительство продолжалось несколько месяцев, пока Луиджи, восхищенный успехами своего ученика и товарища, не предложил ему поехать на некоторое время в Рим, чтобы усовершенствоваться в своем искусстве, изучая классические образцы, собранные в древней столице. Молодому итальянцу не было необходимости черпать из этого же источника. Итальянец по рождению, он вырос среди чудес искусства. Он приехал в Лондон для того, чтобы иметь возможность больше получать за свои картины. Молодого англичанина привлекала поездка в Рим, как вообще увлекает молодежь мысль посетить Италию. Италия! Италия! Отечество Тассо, Ариосто, Баккачио и… бандитов!

К любопытству, свойственному всем путешественникам, у Генри Гардинга примешивалась еще надежда залечить раны, нанесенные ему отцом и любимой девушкой.

В Англии ему все еще живо напоминало о недавнем крушении всех его надежд. В чужом же краю новая жизнь, новые лица должны были развлечь его и дать забвение.

По дороге, ведущей в Вечный город, шел одинокий молодой человек, направляясь к гористой местности, где начинаются отроги Аппенин.

Это не был итальянец. Прекрасное открытое лицо, розовые щеки, обрамленные густыми каштаново-золотистыми вьющимися волосами, геркулесовское сложение, решительные манеры, твердая поступь — все указывало в нем на уроженца севера, англо-саксонца.

По альбому под мышкой, по палитре, надетой на большой палец левой руки, и полудюжине кистей сейчас же можно было узнать художника, занимающегося поисками сюжета.

Ничто ни в его костюме, ни в его багаже не привлекало к себе внимания. Встретить артиста в окрестностях Рима считалось самым заурядным явлением.

Если какой-нибудь прохожий и оглядывал более внимательно молодого человека, то только потому, что он был «Inglese».

Национальность художника ни у кого не вызывала никаких сомнений, тем более у читателя, который, разумеется, узнал в нем нашего героя Генри Гардинга.

Он последовал советам своего друга и решился закончить свое художественное образование под прекрасным небом Италии, среди великолепных развалин города на семи холмах. Средства к жизни он добывал своей кистью. Но, судя по его изношенной одежде и обуви, обстоятельства его были не блестящи.

Куда он шел? Он зашел уже настолько далеко, что потерял из виду Вечный город с его развалинами. Он уже достаточно изучил и зарисовал арки и фрески Капитолия и Колизея. Теперь он шел в горы, чтобы окунуться в чистый источник природы и набросать на полотно деревья, скалы, ручьи, залитые горячим солнцем Италии.

Это была его первая экскурсия за город. Он счел лишним взять с собой гида и ограничивался тем, что спрашивал у прохожих по временам дорогу в Валь д'Орно, маленький городок, спрятанный в горах, неподалеку от неаполитанской границы.

Синдику этого города он нес письмо от сына, иными словами от Луиджи Торреани. Но главной его целью было найти сюжет для картины. Несколько раз уже ему хотелось остановиться и срисовать пейзаж, являвшийся перед его глазами.

Но он думал, что все эти пейзажи расположены слишком близко от Рима, чтобы не быть срисованными уже много раз.

Итак, он продолжал свой путь к лесистым холмам, вырисовывавшимся на горизонте. К вечеру он дошел до них и с трудом взобрался на выступ скалы, откуда открывался восхитительный вид.

Слегка закусив взятой с собой провизией и закурив трубку, Генри решил, несмотря на усталость, набросать на полотно чудный закат солнца. Густые деревья, фантастические скалы, пенящиеся потоки, волшебные переливы тонов представляли богатейший материал для художника.

Но чтобы оживить пейзаж, недоставало нескольких человеческих фигур или животных.

— Ах! — громко вскричал он, — сюда надо было бы нескольких разбойников на первом плане. Вот была бы картина! Вот успех! Я бы дал…

— Сколько? — раздался чей-то голос, выходивший из скал. — Что бы вы дали, г-н художник, чтобы иметь то, о чем вы говорите? Я бы мог вам это доставить.

Человек, произнесший эти слова, вынырнул из чащи кустов, приблизился медленным и размеренным шагом и остановился на маленькой площадке, где артист установил было свой мольберт.

Генри обернулся, пораженный удивлением и восторгом. С точки зрения искусства лучшего нельзя было желать. Передним стоял великолепно сложенный человек в бархатном одеянии, шелковом шарфе вокруг бедер, в шляпе с пером, сдвинутой на бок и коротким карабином на плече. Только широкое саксонское лицо и английский акцент отличали его от героического типа, который мы привыкли видеть на сцене.

— Вы хотите нарисовать бандитов, не правда ли? Так вам везет. Шайка недалеко, я их сейчас позову. Эй, капитан! — вскричал рыцарь большой дороги, на этот раз по-итальянски, — сюда! Это простой мазилка! Он желает написать ваш портрет. Надеюсь, что вы ничего не имеете против?

Прежде чем художник успел произнести слово, площадка наполнилась людьми в таких живописных костюмах, что если бы он их встретил в другой обстановке, он испытал бы величайшее наслаждение перенести их на полотно с мельчайшими подробностями.

Но в настоящий момент всякое артистическое желание вылетело у него из головы. Он находился в руках бандитов. Ускользнуть от них нечего было и думать. Если бы он даже и вздумал бежать, то пуля из карабина немедленно уложила бы его на месте. Ему оставалось только покориться.