Генри Хаггард - Аэша

Боясь, что вы погибнете, мы поспешили с Симбри к реке и, действительно, увидели вас. Остальное вы знаете. Мы видели, как вы качались на веревке над пропастью, как ты, Лео, бросился в пропасть первый, а за тобой последовал твой храбрый товарищ. Я спасла из воды тебя, свою давнишнюю, вечную любовь. Я предчувствовала опасность, которая тебе грозила. Моя рука спасла тебя, неужели ты оттолкнешь от себя меня, царицу Калуна?

Она глядела на Лео с мольбой и ожиданием.

— Благодарю тебя, Афина, за то, что ты спасла меня, хотя, может быть, было бы лучше, если бы я утонул. Но если все, что ты говоришь, правда, скажи, почему ты вышла замуж за другого?

Она отшатнулась, как будто кто-то кольнул ее ножом в сердце.

— Не брани меня, — жалобно сказала она, — я сошлась с этим безумцем в интересах государства. Меня уговорили выйти за него. Даже ты, Симбри, — будь ты проклят за это, — советовал мне вступить в брак с Рассеном, чтобы прекратить войну. Ты говорил мне, что мои сны — простая фантазия. Я уступила для блага своего народа.

— И своего собственного, — сказал Лео. — Я не осуждаю тебя, Афина. Однако, ты говоришь, что я должен разрубить узел, убив твоего мужа, которого ты сама избрала. Ты говоришь о судьбе, но эту судьбу ты устроила себе сама. Твой сон и видение, которое заставило идти тебя на берег — вымысел. Ты пришла на берег, потому что так приказала тебе Гезея.

— Кто тебе сказал? — удивилась Афина.

— Я знаю еще многое другое. Напрасно ты обманываешь меня, Афина!

Ханша побледнела.

— Кто мог сказать тебе? — прошептала она. — Уж не ты ли, волшебник? Если ты, я узнаю это и отомщу тебе, не посмотрю на то, что в жилах наших течет одна кровь.

— Афина, Афина! — взмолился Симбри, — ты знаешь, что я ничего не говорил.

— Так, значит, это ты, старая обезьяна, — обратилась она ко мне. — Напрасно я тебя не убила. Но это дело поправимое!..

— Уж не думаешь ли ты, что я тоже волшебник? — спросил я.

— Да, думаю. Тебе покровительствует какая-то богиня, которая живет в огне.

— Если так, с нами шутить нельзя, Афина, — сказал я. — Отвечай же, что сказала Гезея на ваше извещение о нашем прибытии в страну?

— Слушай, — перебил Лео, — хочешь ты или не хочешь, а я пойду вопросить Оракула на Огненную гору. Посмотрим, кто сильнее, — ты или Гезея.

— Ты непременно хочешь пойти туда? — засмеялась Ханша. — Там ты найдешь огонь, и только. Ты не встретишь прекрасного существа, которое могло бы очаровать тебя. Слушайте, странники, наша страна — земля чудес и тайн, непостижимых для пришельцев. Пока я жива, нога ваша не ступит на Гору. Лео Винцей, я знаю, что ты пришел сюда не из-за меня, как я о том мечтала, а для какого-то демона в образе женщины, которую ты никогда не найдешь. Довольно просьб. Не стану унижаться. Ты узнал слишком много. Подумай до завтрашнего дня о том, что я тебе предложила, и дай мне ответ, согласен ли ты быть моим и царствовать вместе со мной, или же ты предпочитаешь умереть вместе с твоим другом. Выбирай между мной и местью! Я не позволю чужеземцу смеяться над собой!

Она говорила тихо. Слова ее срывались с уст, как капельки крови из раны. Наконец, она замолчала. Никогда не забуду я этой сцены. Старый кудесник смотрел на всех нас своими выцветшими глазами, как ночная птица. Лицо ханши дышало гневом, взгляд ее — местью. Холодный, решительный Лео боролся с ней своей железной волей. А я, которого Афина ненавидела, стоял и ждал приговора.

Но вот огонь лампы замигал. Где-то открылась дверь. Я увидел, что из темноты кто-то приближается к нам неслышной поступью. Это был хан. Войдя в полосу света, он дико захохотал. Жена взглянула на него. Я подивился хладнокровию этой женщины. Лицо ее не выразило ни страха, ни гнева.

— Что ты тут делаешь, Рассен? — спросила она. — Ты выслеживаешь меня? Ступай к своим придворным дамам и пей! Ты смеешься? Что тебя так развеселило?

— Отчего смеюсь? Я только что слышал, как первая женщина в стране, гордая ханша, которая боится, чтобы придворные дамы не запятнали ее платье своим прикосновением, моя жена, которая, заметьте это, сама просила меня, чтобы я на ней женился, потому что я ее двоюродный брат и соперник по престолонаследию, она предлагает себя безвестному страннику, который ненавидит ее и жаждет бежать от нее! Он отказал ей, как я не отказал бы последней женщине во дворце! — Хан захохотал. — Слышал я также, что она называет меня сумасшедшим. Меня сделал сумасшедшим старый колдун Симбри, он влил отраву в мой кубок на свадебном пиру. Он дал мне зелья, которое меня отвратило от Афины, и я действительно ненавижу ее, я не выношу ее прикосновения, не могу быть с ней в одной комнате… В воздухе вокруг нее пахнет волшебством. Кажется, и ты, рыжебородый, — обратился он к Лео, — чувствуешь то же? Ну, так попроси у старой крысы любовного зелья; когда ты его выпьешь, Афина покажется тебе чистой, кроткой, прекрасной, и вы проведете несколько приятных месяцев. Не отвергай напитка, который тебе предлагают. Пей до дна! Только на другой день ты почувствуешь, что он отравлен кровью мужа. — И безумный хан снова разразился хохотом.

Афина выслушала все эти оскорбления молча.

— Прошу прощения, — обратилась она к нам спокойно. — Вы пришли в порочную страну. И ее глава, ее цвет, — ты, Рассен, — не уйдешь от своей судьбы, и я тут ни при чем. Когда-то на очень короткое время мы были близки, но это было давно. Теперь ты пресмыкаешься в моем доме, как змея. Если бы я хотела, отравленный кубок давно излечил бы твое безумие и заставил бы замолчать твое ядовитое жало. Пойдем, Симбри! Мне стыдно и горько.

Шаман подошел к ней.

— Слушай, Рассен, — сказал он хану. — Твоя мать — дурная женщина. Отца твоего никто, кроме меня, не знал. В ночь, когда ты родился, над Горой показалось пламя и звезды померкли. Я был на твоей свадьбе. На свадебном пиру ты напился и обнимал распутную женщину. Ты правил, разоряя страну, опустошая ради своей забавы поля и пуская людей по миру. Но скоро ты будешь плавать в своей крови, ты развяжешь эту благородную женщину, твое место займет более достойный, у них будет потомство и в стране воцарится мир.

Шаман говорил с горечью. Хан несколько раз пытался поразить его своим коротким мечом, но не сделал этого, не смог, он вынес обиду, как собака терпит удары хлыста своего господина. Мало-помалу он отступил в дальний угол комнаты и упал на землю, а Симбри взял Афину под руку, и они вышли. У порога массивной железной двери Симбри остановился.

— Хан Рассен, я тебя возвысил, теперь я тебя низвергну. Вспомни мои слова, когда будешь плавать в своей собственной крови!

Когда вдали замер звук шагов, хан, боязливо озираясь, выполз из своего угла.

— Ушли крысы? — спросил он.

Испуг отрезвил его, и рассудок вернулся к нему.