Густав Эмар - Тунеядцы Нового Моста

— Уезжайте теперь, — произнес он, — меньше чем через сутки вы услышите обо мне.

Еще раз поклявшись в верности, Истребители спустились на улицу через окно, по висевшей веревочной лестнице.

Молодой человек тихо сказал несколько слов Ферре, тот сейчас же сошел вниз и минут через десять вернулся.

— Ну что? — спросил Монбрен.

— Все устроилось. Мсье дю Люк — прекрасный господин; моя жена выкормила его сына, которому теперь уж шесть лет; мне жаль было бы, если бы с графом случилось несчастье. Я просил, чтоб он дал слово хранить нейтралитет во время войны, что бы ни случилось. Он и остальные господа дали это слово, и я позволил им ехать. Они уехали.

— Хорошо! А тот господин, который приехал вместе со мной?

— Какой господин? Я никого не видел. Монбрен на минуту задумался.

— Берегись мэтра Грипнара, — предупредил он. — Это хитрая лисица; или я сильно ошибаюсь, или он играет двойную роль.

— Не посмеет… — протянул Ферре.

— Бедный глупец! — проговорил Монбрен, насмешливо улыбнувшись и пожимая плечами. — Знаете ли вы, кто этот господин, уехавший так, что его никто и не заметил? Это граф Гектор де Фаржи, чрезвычайный комиссар его величества в провинции Лимузен. Помните, друг мой Жан Ферре,

— он ласково хлопнул по плечу озадаченного Истребителя

— что мы все должны видеть и слышать.

— Я буду помнить, — отвечал тот глухим голосом.

— Хорошо, а теперь едем; нам ночью будет дело. И они вышли из комнаты.

Гурдон, теперь просто большая деревня, живописно расположенная на берегу реки Бле, в конце XVI века был прелестным городком; сюда свозилась большая часть товаров провинции Лимузен; он отличался упорством и гордостью своего дворянства, а главное — чудотворным образом святого Амадура, к которому сходились на богомолье, и громадной шпагой, висевшей в церкви аббатства и принадлежавшей, говорят, паладину Роланду, который нанизывал на нее сарацин и махом перерубал горы язычником.

Дней пять или шесть спустя после описанных нами происшествий город Гурдон, всегда очень рано вечером стихавший и пустевший, был в необыкновенном волнении.

Улицы, площади, перекрестки кипели народом и солдатами, расположившимися биваком на открытом воздухе.

Всюду стояли форпосты и аванпосты; караулы расставлены были даже за стенами города. В городскую ратушу беспрестанно поступали эстафеты, и оттуда рассылались бесчисленные приказания командирам расположенных на разных позициях войск.

Самая ратуша походила на крепость, так она была вооружена.

Накануне утром в город приехал губернатор, монсеньор маркиз де Кевр, с многочисленным блестящим штабом. Сейчас же отправившись в ратушу, он сообщил старшинам королевские грамоты, которые, вероятно, были очень важны, потому что у старшин жалобно вытянулись лица, когда они выслушали их; некоторые даже побледнели.

Никто, однако, кроме присутствовавших на совете, не знал, в чем дело.

Два часа спустя стали понемногу прибывать войска; вскоре в городе стояло уже более трех тысяч человек кавалерии, пехоты и артиллерии.

Собрали крестьян, раздали им лопаты и заставили под наблюдением офицеров возводить ретраншементы вокруг города; между тем конные патрули разъезжали по деревням, собирая быков, коров, баранов, рожь, ячмень, каштаны — одним словом, все необходимое для обеспечения города продовольствием. Сверх того, начальникам городской милиции велено было по первому зову набата быть готовыми браться за оружие.

Жители Гурдона, не следившие за политикой и знавшие обычно одну свою торговлю, ничего тут не понимали и только ужасались, не зная, чему приписать такие приготовления, заставлявшие ожидать, по крайней мере, осады, хотя и неприятель был им неизвестен.

В то же самое время особняк маркиза де Кевра сиял огнями; там раздавалась веселая музыка; в окнах мелькали танцующие пары; лестница была усыпана цветами; за длинным рядом комнат отеля, наполненных гостями, в совершенно отдаленной гостиной, слабо освещенной лампой с абажуром, сидели трое — две дамы и мужчина.

Старшая, лет сорока пяти, была красивая женщина с бледным, худым лицом и блестящими черными глазами; монашеский костюм придавал величественность ее осанке; на груди сиял бриллиантовый крест.

Это была настоятельница Гурдонского монастыря урсулинок, младшая сестра маркиза де Кевра. Мужчина был сам маркиз — здоровый старик лет шестидесяти пяти, с гордым взглядом и спесивым, загорелым в частых войнах лицом.

Он тревожно ходил взад и вперед по комнате, поглаживая длинную седую бороду.

Вторая дама была девушка лет семнадцати с нежными правильными чертами и большими, полными слез голубыми глазами; толстые пепельные косы красиво обрамляли овальное личико, бледное, как полотно; руки ее казались тоже мертвенно бледными от траурного платья. Это была мадмуазель Луиза де Кевр, единственная наследница маркиза.

Сюда только изредка долетала музыка, опущенные толстые портьеры заглушали звуки.

Обе дамы молча следили глазами за маркизом.

— Ну, если вы требуете объяснения, — сказал он, вдруг остановившись и нахмурив брови, — так я скажу. Впрочем, и лучше разом кончить. Я не дамский угодник и не какой-нибудь сумасброд паж; я делаю то, что мне приказывает честь… Э, Боже мой! — прибавил он с суровым добродушием. — Я его люблю ведь, этого мальчика, почти родившегося при мне, я бы ему, может быть, простил.

— Говорите, ради Бога, отец! — горячо воскликнула девушка, сложив руки.

— Мы ждем, маркиз, — твердо произнесла аббатиса, остановив ее ласковым и вместе повелительным взглядом.

— Ну, хорошо! Так знайте же, что молодой человек, увлеченный дурными советами…

— Или доведенный отчаянием, — грустно проговорила девушка.

— Стефан де Монбрен, — продолжал маркиз, притворясь, что не расслышал, — сын моего лучшего друга, превосходного, храброго солдата, не раз проливавшего кровь за нашего короля… сделался негодяем, бунтовщиком, он заодно с восставшими крестьянами. Он стоит во главе их.

— О! — с отчаянием простонала девушка, задрожала, словно в лихорадке, и без памяти упала на руки к тетке.

— Маркиз, маркиз, вы убили вашу дочь! — с горьким упреком обратилась она к нему.

— Я! — вскричал, побледнев, маркиз и с ужасом бросился к дочери, которую боготворил.

— Уйдите, мне нужно остаться с ней одной…

— Но умоляю вас, сестра!

— Уйдите, брат, если не хотите, чтоб она умерла на ваших глазах.

Маркиз не знал, на что решиться. В эту минуту за дверьми послышался страшный шум, и несколько мужчин вбежали в комнату с обнаженными шпагами.

— Маркиз, скорее! — призвал его граф де Фаржи. — Истребители перерезали наши форпосты и аванпосты и ворвались в город! Идите или все погибло!