Густав Эмар - Тунеядцы Нового Моста

Наконец граф вернулся. Арди убежал от него благодаря тому, что хорошо знал все переходы в театре,.а его взбешенный преследователь, решившись выместить свою злобу на первом, кто ему подвернется под руку, неподвижно стоял посреди сцены, сердито поглядывая вокруг.

К довершению несчастья, Ирод, директор труппы, желая помочь бедному товарищу, а главное, снова привлечь внимание публики к пьесе, продолжая прерванный монолог Тени, воскликнул басом, точно из бочки:

Quelque demon jalox de l'honneur du ma glore

Rameine des horrenrq tunebres en memoire,

Tache d'intimider un effroi de la peur.

In qui present reduit les perils en vapeur ! 21

— Опять! — крикнул громовым голосом граф. — И этот туда же! Это что еще за шут? Нет, клянусь смертью Господней! Я убью мерзавца!

Все вельможи, и смеясь, и бранясь, все служители театра, актеры, даже сам Арди, решившийся снова показаться, старались сдержать и уговорить графа. Оливье махал шпагой, жестикулировал и непременно хотел проткнуть насквозь несчастного царя Иудейского.

Партер ревел, кричал, топал и хохотал.

Публика, видя, что ничем не помочь делу, стала забавляться этой новой комедией.

Никогда еще в театре Марэ не бывало такого содома.

Дамы громко вскрикивали, некоторые падали в обморок, слуги, пажи, театральные служители взбирались на плечи стоявших перед ними зрителей, еще больше увеличивая этим шум, a tire — laine между тем, пользуясь таким чудесным случаем, бесстрашно очищали карманы соседей. Одним словом, это был настоящий шабаш ведьм и колдунов.

Посреди всей этой суматохи Ирод, не изменяя своей роли и не забывая своего звания директора труппы, продолжал, несмотря на угрозы и усилия графа добраться до него, декламировать свой монолог, который уж никто больше не слушал.

— Ах!.. — вдруг закричал он, не договорив фразы. — Ах, Господи! Ой-ой-ой! Помогите! Умираю!

Графу удалось вырваться, и он здоровым пинком под коленки вышвырнул несчастного монарха в партер.

Это довершило эффект. Крики, хохот и свистки сделались оглушительны; но бешеное веселье дошло до высшей степени, когда снова появилось бледное, испуганное лицо дрожавшего монарха, за несколько минут перед тем исчезнувшего в толпе. Выражение лица директора было до того уморительно, написанный на нем испуг до того комичен, что даже сам граф Оливье не мог дольше сердиться и покатился со смеху.

Выйдя на авансцену, он погрозил пальцем царю Иудейскому и, покручивая усы, сказал, смеясь:

— Это тебе урок, бездельник! Другой раз не будешь соваться в чужие дела.

— Ах, монсеньор!.. — пробормотал полумертвый от страха директор.

— Ни слова больше! На, вот тебе за ужас, который я на тебя навел, дуралей!

Он кинул ему полный кошелек золота, который царь Ирод, несмотря на свой страх, ловко подхватил налету, поблагодарив улыбкой, очень напоминавшей гримасу обезьяны, укусившей лимон.

— Теперь продолжай комедию, мошенник, — величественно заключил граф, — только поостерегись в другой раз оскорблять намеками людей, пользующихся уважением, иначе я тебя уж окончательно проучу.

— Клянусь вам прахом моих предков! — так напыщенно произнес Ирод, что вся зала опять прыснула со смеху.

— Ну, капитан, — невозмутимо продолжал граф, вкладывая шпагу в ножны, — вы, кажется, действительно правы: уйдем, нам здесь больше нечего делать.

— Morbleu! — вскричал авантюрист. — Вот умно-то придумали! Слава Богу, что это наконец пришло вам в голову!

Они вышли из театра при смехе, криках и свистках, на которые не обращали никакого внимания.

Пьеса была доиграна и, говорят, имела большой успех.

Граф Оливье, выйдя из театра, отослал экипаж и, взяв капитана под руку, пошел, разговаривая с ним, к набережной.

Погода была тихая, чудесная; графу хотелось освежиться чистым воздухом и разогнать хмель.

Впрочем, он был в отличном расположении духа и нисколько не упрекал себя за свою выходку в театре.

Но расскажем сначала в коротких словах, что произошло до этого времени с тех пор, как граф уехал из Мовера, решив больше не возвращаться к жене.

Выехав из замка, граф около часа ехал все прямо, никуда не сворачивая, не говоря ни слова с не отстававшим от него капитаном, бледный, сдвинув брови, опустив голову. Вдруг он остановился, с удивлением оглянулся кругом и провел рукой по лбу, как бы отгоняя тяжелые думы.

— Куда же это мы едем? — спросил он, стараясь говорить равнодушным тоном.

— К черту! — отрывисто отвечал капитан, с досадой пожав плечами.

— Как к черту! Вы шутите, конечно?

— Нисколько. Вы, как сумасшедший, убежали из замка, и теперь мы едем поздно вечером по каким-то совершенно незнакомым мне местам и далеко можем так заехать, если никуда не свернем.

— Да полноте, капитан! Право, вы всяких пустяков пугаетесь… А вы ведь старый авантюрист!

— Я всегда пугаюсь, когда не знаю, что делаю и куда иду, аглавное, когда начинаю какой-нибудь глупостью.

— Это упрек?

— Morbleu! Сохрани меня Бог! Да вы теперь и не в состоянии были бы ни выслушать, ни понять его. Я иду, куда вы идете; отвечаю, когда вы меня спрашиваете. Отчего мне не сказать вам откровенно, что мы делаем глупость, если это правда?

Граф сдержал нетерпеливое движение.

— Объяснитесь, капитан, — сказал он.

— Мне не в чем с вами объясняться, граф, — поспешно произнес авантюрист. Я хорошо знаю, что вам неприятно видеть около себя человека, который говорил с вами напрямик, но меня это не волнует. Теперь вам так же невозможно отвязаться от меня, как мне бросить вас. Вы мои условия знаете, я не отступлю от них, хотя бы мне пришлось из-за этого выйти с вами на дуэль и вас убить или самому быть убитым.

— Только это будет не совсем удобный способ объясниться, конечно, — с улыбкой заметил граф.

— Может быть, но — morbleu! — это, по крайней мере, раз и навсегда порешило бы всякий спор. Признаюсь, вы престранный человек. Вы делаете глупость за глупостью, колете и рубите направо и налево, нанося удары людям ни в чем не повинным; а потом, одумавшись, видя, что поступили, как дурно воспитанный ребенок, кидаетесь на меня, хотя я совершенно непричастен делу. Ну, уж извините! Вы играючи отдались в когти дьяволу — тем хуже для вас!

— Капитан, — ледяным голосом проговорил граф, — у меня терпение коротко, а рапира длинная. Я до сих пор никогда никому не позволял так говорить со мной. Потрудитесь сойти с лошади и сбросить куртку. Покончим лучше разом.

Авантюрист почтительно поклонился, сошел, привязал лошадь к дереву и обнажил шпагу. Граф сделал то же самое. Через минуту они неистово дрались.

Вдруг капитан порывисто отступил, воткнул шпагу в землю и сердито взглянул на графа.