Густав Эмар - Сурикэ

К несчастью, все атаки на лагерь при Боноре были тщетны; английский генерал послал за графом де Витре и заперся с ним вдвоем.

Несколько часов длился разговор между генералом и изменником; наконец дверь квартиры главнокомандующего отворилась, и граф вышел, сияющий.

Негодяй дополнил свое предательство, указав англичанам тот пункт на берегу, немного выше Квебека, где они могли высадиться без всякого риска.

Еще раз англичане должны были одержать жалкую победу благодаря своему золоту.

Пункт для высадки, на который указал граф де Витре, была Фулонская бухта, где французский ренегат уже давно все подготовил так искусно, что англичанам оставалось только беспрепятственно высадиться и идти на Квебек.

Окончив разговор с изменником, Вольф приказал приготовить эскадру к бою.

Мы уже говорили, что английский флот не мог встретить сопротивления.

У французов было только несколько военных кораблей, которые оставались в Монреале, не смея выйти из этого убежища, так как им неминуемо грозила опасность попасть в руки англичан без всякой пользы для своих соотечественников.

В различных перипетиях этой войны, неоднократно пятнавшей себя изменой, французский флот играл довольно загадочную роль; за немногим исключением, он оказался ниже своего призвания, по неумелости или по какой-нибудь другой причине, но он не выполнил своей задачи и обманул всеобщие ожидания.

Человек, решившийся продать англичанам прекрасную французскую колонию, был капитаном флота его королевского величества.

Было десять часов вечера 12 сентября 1859 года; луна светила как днем.

Два человека с меланхолическим видом расхаживали по берегу у того места, где высокие утесы защищают доступ в Фулонскую бухту, и пристально наблюдали за движениями английского флота.

Один из наблюдавших был во флотском капитанском мундире; это был капитан Верюр-Дюшамбон, комендант поста.

Второй был помощник интенданта, присланный Биго.

— Итак, — сказал капитан, — сегодня ночью?

— Да, — отвечал помощник интенданта, — чтобы в этом убедиться, стоит только проследить, что делают англичане.

— Скажу вам откровенно, что я совсем не понимаю их движений.

— Между тем это так просто.

— Вы думаете? — насмешливо спросил капитан.

— Конечно, — отвечал тот с апломбом, характеризующим людей, ничего не понимающих в военном деле. — Но, — прибавил он, — мне пора вернуться к г-ну Биго; приняли вы все необходимые меры? Нужно избегать всяких недоразумений, которые могли бы неожиданно усложнить дело.

— Все готово. Я выбрал четырех часовых, на них можно положиться, они будут глухи и слепы.

— Это значит, что они не увидят англичан и, главное, ничего не услышат.

— Они окликнут англичан, когда уже будет слишком поздно, и удовлетворятся всяким-паролем.

— Отлично, а остальные солдаты?

— Они пьяны и проспят.

— Наконец — вы?

— Я лягу сейчас же после вашего отъезда, меня захватят в постели.

— Отличная идея! Но меня все-таки беспокоят ваши часовые.

— Не беспокойтесь, англичане их просто перестреляют. Надо, — прибавил он гаерским тоном, — чтобы и г-н Биго, и я были вне подозрения; для этого приходится прибегнуть к крайним мерам, но что делать? Честь — прежде всего.

Негодяи пожали друг другу руки и спустились с крутизны.

Помощник интенданта сел на лошадь и ускакал по направлению к Квебеку.

Что касается капитана, он исполнил свое обещание и действительно лег в постель.

Через пять минут он спал богатырским сном.

Говорите после этого о сне невинности!

Помощника интенданта ожидало нечто другое.

Едва он пустил лошадь галопом, как из-за утеса вышел человек, схватил его лошадь за повод и сшиб его с седла.

К счастью для себя, он не упал, а прямо стал на ноги, не будучи трусом, он выхватил пистолет и спустил курок.

Выстрел был дурно направлен: пуля не убила того, кому предназначалась, незнакомец отделался царапиной.

Помощник интенданта схватился за другой пистолет, но противник сдавил ему руку, отнял у него оружие и, взяв его дуло, нанес ему страшный удар по черепу.

— Изменнику — изменническая смерть! — воскликнул незнакомец голосом, в котором слышались ненависть и презрение.

Интендантский чиновник упал с раздробленным черепом, не издав ни одного звука. Он умер на месте.

Из темноты выступило вперед несколько человек.

— Ну!

— Скончался.

— Царство небесное.

— Аминь, — повторили остальные сдавленным голосом.

— Бросьте труп этого негодяя в ров, уберите лошадь — она нам, вероятно, понадобится.

Оба приказания были немедленно исполнены.

— Теперь вернемся на место.

— Идем, — отвечали остальные.

Все четверо — их было четверо, и все они уже знакомы читателю — отправились в засаду, где не только ночью, но и среди бела дня невозможно было открыть их присутствие.

— Вы грустите, друг мой, — сказал один из них, обращаясь к своему соседу.

— Я чую измену, — отвечал тот, качая головой.

— Но ведь Буганвиль получил предостережение.

— Да, я его предупреждал, но знаете, что он мне ответил? Не вмешивайтесь не в свое дело; я сам знаю, как поступать.

— Как, он сказал это вам, Шарлю Лебо?

— Да, любезный друг.

— Странно.

— Нет, вполне логично; сохрани меня Бог сомневаться в честности и патриотизме Буганвиля.

— Это правда; он благородный, достойный человек, но я не могу понять, почему он вам так грубо ответил.

— Поразмыслите — поймете, любезный друг.

— Однако же…

— Друг мой, — прервал он его, улыбнувшись странной улыбкой, — Буганвиль, подобно другим, имеет некоторые слабости, он честолюбив, кичится своим аристократическим происхождением и поэтому не может постичь, каким образом простой охотник, проходимец, извините за выражение, сделался другом маркиза Монкальма, который слушает его советов; словом, я стал ему поперек дороги.

— Как? Он способен на такую мелочность?

— Разве, — резко ответил Шарль, — вы не знаете, что дворяне сотворены из другого, лучшего материала, чем мы, простые смертные? Поверьте, Буганвиль собирается совершить какую-то непроходимую глупость; выражение резко, но подходит к делу.

— Я сильно этого боюсь, — сказал Мрачный Взгляд. — Однако чем же мы можем помочь?

— Ничем; мы не должны выходить за пределы нашей роли; мы здесь для того, чтобы захватить графа де Витре, остальное нас не касается.

— Правда: всякий знай свое дело.

— Тем более что наше дело само по себе довольно трудно.

— Совершенно верно.

— Посмотрите кругом, не кажется ли вам, что мы в пустыне?

— Да, в этой тишине и неподвижности есть что-то страшное.

— Потому что с одной стороны нас окружает измена, а с другой — неуверенность в своих силах, невежество, неспособность, самомнение; наше дело безвозвратно проиграно. Неспособные и те люди, о которых я вам только что говорил, приносят нам гораздо более вреда, нежели изменники; изменники, раз с них сорвана личина, перестают быть опасными; между тем как невежды и честолюбцы никогда не остановятся; они ничего не понимают, ничего не хотят слушать и идут все вперед, сами не зная куда. Но вот мы и пришли, больше ни слова, будем ждать сигнала.