Эмилио Сальгари - Сокровище Голубых гор

Рано утром флотилия тронулась в путь по Диа. Река эта, истоки которой скрываются в высотах, обступающих западный берег Новой Каледонии, не особенно велика, но довольно широка в устье, выходящем прямо в океан.

Флотилия шла два дня, не встречая серьезных препятствий, за исключением обширной отмели, покрытой массой мелких раковин, которыми пловцы пополнили свои съестные припасы. После этого стали держаться самой середины реки, где было достаточно глубоко. По обоим берегам тянулись леса, из-за которых кое-где выглядывали поселки туземцев. Жара была такая, что не привыкшие к ней американцы буквально задыхались.

— Ну, пока мы доберемся до Голубых гор, непременно изжаримся в этом адском пекле! — жаловался боцман, обливаясь потом и то и дело опрокидывая на голову холодную речную воду.

— Рамиресу не легче нашего, — утешал его Ульоа.

— Ему, разбойнику, поделом, а мы за что страдаем?.. Только ему теперь не на чем будет везти сокровище: кораблик-то от него уплыл… Как бы еще дикари не ухлопали его, чтобы воспользоваться золотом.

— Ну, ради этого они его не ухлопают, — возразил Ульоа. — Туземцы пока еще не знают настоящей цены золоту и смотрят на него, как на простые камни.

— Счастливцы! — со вздохом произнес старик. — Сеньорита, — вдруг обратился он к девушке, которая вместе с братом и капитаном Ульоа также находилась на китоловке, — вы давно не видали нашего юнгу, этого «раскаявшегося» грешника?

— Видела в день отбытия Рамиреса к Голубым горам.

— А где же он теперь?

— Отправился вместе с Рамиресом.

— Ага! — воскликнул старик. — Значит, он опять заодно с этим разбойником?

— Нет, Ретон, — возразила девушка, — он отправился с ним по необходимости: Рамирес почему-то не захотел оставить его на корабле. Бедный юноша все последнее время относился ко мне очень хорошо и заботливо охранял меня от разных грубостей матросов.

— Ишь какой выискался охранитель! — не унимался старик.

— Значит, он искренне раскаялся? — спросил Ульоа, не обратив внимания на замечание боцмана.

— Следовательно, и указания, которые мы два раза встретили на пути, о тебе и о Рамиресе были действительно оставлены им для нас? — с живостью спросил Бельграно. — Вот видите, Ретон? А вы все нападаете на этого беднягу!

— Увидим, увидим, сеньор, что будет дальше, — упорствовал старик, не желавший так быстро сдаваться.

На второй день к ночи флотилия пристала к небольшому зеленому островку в некотором отдалении от берега, которого Ульоа избегал из опасения засады, которую мог устроить Рамирес.

Спокойно переночевав на этом островке, пловцы при первых лучах утреннего солнца пустились в дальнейший путь. Хорошо отдохнувшие и сытно накормленные туземцы усердно работали веслами. Берега начинали сближаться. К полудню их стала разделять только такая узкая лента реки, что росшие по обеим сторонам деревья сплетали свои ветки, образуя над рекой густой зеленый свод, под которым царила приятная прохлада. Этому особенно радовался Ре-тон, больше других страдавший от жары.

К вечеру сделалось прохладнее, и пловцы с обновленными силами продолжали путь. Через несколько часов, когда над вершинами девственного леса уже заблистала луна, экспедиция приблизилась к селениям крагоа, ютившимся у самого подножия Голубых гор.

Впереди находилось небольшое озеро, за которым, по словам Математе, расположились селения крагоа. Канак советовал остановиться на этом берегу озера до утра.

— А почему же нам не идти теперь же к крагоа? — спросил Ульоа.

— Опасно, вождь, — ответил дикарь. — Племя крагоа самое могущественное и храброе на всем нашем острове. Завидев нас, они способны окружить и уничтожить весь наш отряд, так что мы не успеем сказать им, кто мы и зачем пришли сюда. Пусть лучше твой молодой друг передаст мне значок с птицей ноту. Я покажу его вождям крагоа, чтобы они знали, что твой друг — сын их умершего великого белого вождя.

Передав предложение канака Бельграно, Ульоа взял у молодого человека талисман и, вручая его дикарю, спросил:

— А когда ты рассчитываешь вернуться назад?

— К восходу солнца.

— А если наш враг опередил нас и сумел уверить крагоа, что он и есть сын их умершего белого вождя, как же ты поступишь тогда?

— Тогда они узнают от меня, что он обманул их, и жестоко отомстят ему за этот обман! — уверенным тоном ответил канак.

— Хорошо, иди! Мы будем ожидать тебя к восходу солнца, — проговорил Ульоа.

Вскоре после ухода канака из лесу вдруг раздался протяжный свист. Ульоа, Бельграно и девушка схватились за оружие. Их примеру последовали и нуку.

— Это еще что такое? — воскликнул Ретон, бросаясь к своей пушке.

Пока все тревожно прислушивались, не раздастся ли нового звука, из лесного мрака вынырнула фигура быстро бегущего к месту стоянки одного из разведчиков.

— Что случилось? — поспешно спросил Ульоа у дикаря, когда тот подбежал к ним.

— Я чуть было не наткнулся на кети! — еле мог выговорить задыхавшийся от поспешного бега дикарь.

— Много их?

— Очень много… с ними женщины и дети… Все воины вооружены… Я послал своего товарища догнать канака и сказать ему, чтобы он скорее привел нам на помощь побольше крагоа.

— Это ты хорошо сделал, — похвалил дикаря Ульоа и обратился к боцману: — Слышишь, Ретон?

— Слышу, слышу, капитан! — отозвался старик. — Ну что ж, пусть пожалуют, милости просим. У нас есть чем угостить их, — прибавил он, поглаживая дуло пушки.

Раздался новый свист, еще протяжнее и резче первого.

— Это мой товарищ дает мне знать, что догнал канака, исполнил мое поручение и возвращается назад, — пояснил дикарь, видя тревогу на лицах белых. — А первым свистом он остановил канака… Так мы условились на случай надобности… Теперь, вождь, будь готов. Сейчас, должно быть, на нас нападут.

По знаку Ульоа все воины приготовились к битве, испуская оглушительные крики, чтобы показать наступавшим свое мужество.

Бельграно отвел сестру под ветвистое дерево с густой листвой, чтобы защитить ее от пуль матросов и стрел туземцев, а сам вместе с Ульоа и Ретоном укрылся за баррикадой, ограждавшей пушку.

Прошло несколько минут томительного и тревожного ожидания. Небо покрылось тучами, луна и звезды скрылись, и все вокруг погрузилось в полный мрак. Вдали сверкнула молния и пророкотал гром. Сделалось так душно, что почти нечем было дышать. Вслед за тем вблизи в лесу блеснул огонек и раздался звук карабинного выстрела.

— А! Вы уже начали, приятели! — вскричал Ретон. — Ну, начнем и мы! Жаль только, что стрелять приходится наудачу: ничего не видно.

Через мгновение вся окрестность содрогнулась от грохота пушечного выстрела, вслед за которым раздались крики испуга и болезненный вой. Когда эти крики и вой умолкли, на несколько минут воцарилась мертвая тишина. Затем на лагерь посыпался град стрел и над головами осажденных просвистело несколько пуль.