Реджинальд Кофмен - На острове Колибрия

– Теперь, конечно, Раслов на коне. Он в очень плохих отношениях с Обрадовичем, который на стороне принцессы и ненавидит его. Оба они косо смотрят на Тонжерова, все еще надоедающего союзникам со своей идеей республиканского переворота. Народ волнуется. Теперь вы понимаете? Барон решил прибегнуть к объединению обеих монархических партий против Тонжерова посредством этой женитьбы.

Билли понял.

– Принцесса бежала, – продолжал Загос. – Ее выследили, настигли и поймали. Ей предоставили выбор: вернуться добровольно или быть увезенной в одурманенном состоянии. Подробностей я не знаю, она мне их не рассказала. Как бы то ни было, она здесь. Насколько она является пленницей, вы можете судить сами, но, по-видимому, она стремится к тому, чтобы в стране установился мир и была сохранена династия. Это вполне понятно.

– Гм, – сказал Билли.

– Проливает ли это свет на вашу маленькую проблему? – спросил лейтенант. – Если нет, то быть может, вы расскажете мне все, что вы за это время делали, и возможно, что я сам тогда найду нить. Скажите мне подробно, чем вы занимались с той минуты, когда я вчера потерял вас в толпе.

Билли откинулся назад на своем стуле, собираясь ответить. При этом движении что-то слегка хрустнуло в его кармане. Это был пергамент, пакет «валькирии». Тот самый пакет…

– Послушайте, – воскликнул Билли, – вы умеете читать по-датски, или по-шведски, или по-норвежски?

– Никогда не изучал этих языков. Почему вы спрашиваете?

– Потому что… – начал Билли.

В тот же миг он увидел Фредерика Доббинса, выходившего из автомобиля перед ступенями террасы. Американский представитель был в очевидном волнении. Копперсвейт встал.

– В чем дело? – спросил Загос. Вместо объяснения Билли сказал:

– Немедленно идите и передайте мой вызов. Я через полчаса вернусь сюда и встречусь с вами. Доббинс, очевидно, ищет меня, и мне необходимо увести его отсюда, прежде чем он войдет, а то он услышит о столкновении с Корвичем и помешает дуэли. Покинув меня, вы не нарушите ваших инструкций: в обществе дипломата я буду в безопасности. Кроме того, раз дело идет к дуэли, против меня сейчас ничего не предпримут: и так ни одно страховое общество не возьмется застраховать мою жизнь.

Он рассуждал логично. А кроме того, какой колибриец потерпит, чтобы расстроилась дуэль? Загос готов был согласиться. Билли продолжал:

– Где торчит обыкновенно этот Корвич?

– В казармах – в те часы, когда он не дежурит по охране принцессы.

– Отлично. Пойдите туда к нему. Идите, как только вы допьете ваш кофе. Заплатите по нашему счету – мне теперь некогда; потом я с вами рассчитаюсь. Мы увидимся через полчаса.

Он поспешил к лестнице террасы.

Увидев его, Доббинс провел дрожащей рукой по своим слишком черным волосам и снял с них часть краски на свои влажные пальцы.

– Где, ради создателя…

– Я был? – со смехом докончил Билли его вопрос. – Вы говорите таким тоном, как будто мы муж и жена. Что ж, я вам скажу: в качестве простого туриста я осматривал достопримечательности города.

– Гм! – промычал Доббинс. – Я искал тебя везде. Ты оставил миссию, ни слова не сказав мне, и я был уверен, что ты опять полез в… в… какую-нибудь историю.

– Вы видели собор?

– Нет, не видел.

– Вам необходимо его осмотреть. Это единственное в своем роде византийское здание, заложенное в том году, когда…

– Билли, – сказал Доббинс, – ты сведешь меня с ума. Садись в автомобиль.

В дороге он возобновил свои увещевания, но Копперсвейт оставался тверд как алмаз. Он сказал, что возвращается в миссию только за своими чемоданами. Он возьмет их в «Сплендид-отель», который намерен сделать впредь своей резиденцией.

– Ты не должен этого делать!

– Я должен поступить так в ваших интересах, – подчеркнул Билли. – Я уже достаточно испортил вам отношения со двором.

Доббинс был выдержанный человек, но теперь он был искренне расстроен. Он положил руку на плечо своему молодому спутнику:

– Ты должен уехать домой.

Наблюдалось ли где-нибудь и когда-нибудь такое единодушие мнений, как по вопросу о необходимости для Билли возвратиться в Америку? Принцесса, партия короля, Доббинс – все они могли расходиться в остальных взглядах, но в этом отношении между ними не было ни малейшего разногласия! Оппозиция всегда только укрепляла Копперсвейта в его намерениях; а тут еще ему предстояла восхитительная дуэль, не говоря уж о том, что перед самым уходом из ресторана у него мелькнула мысль, которая заставила его поверить в то, что, может быть, не так уж безнадежны мечты его сердца…

Впрочем, эту мысль он временно отбросил в сторону. Он был тронут нежностью Доббинса, но сохранил свою непреклонность:

– Вам нечего беспокоиться. Я ведь уже в отставке.

– Как мой секретарь, но не как мой опекаемый. Ты ведь фактически находишься под моей опекой. Я обещал твоим родителям…

– Хорошо, я подаю в отставку как ваш опекаемый, – рассмеялся Копперсвейт, но ласково взглянул на Доббинса. – И я напишу домой, чтобы с вас сняли эту заботу.

Они не переубедили друг друга. У дверей миссии Билли пропустил Доббинса вперед, а сам остался сказать шоферу, чтобы он подождал, пока будут уложены чемоданы. Потом с легкой печалью на душе он повернулся, чтобы последовать в дом за своим бывшим начальником.

Он уже положил руку на ручку двери, когда из-за угла показалась женщина. Она быстро подошла к нему, и он увидел, что она в длинном плаще и под вуалью, – несмотря на теплый день и довольно ранний час. Женщина поднялась по ступеням миссии.

– Я пряталась все время со вчерашней ночи, – дрожащим голосом сказала она. – Но теперь меня нашли, выследили, где я нахожусь. Я прошу защиты американской миссии!

– Скажите же мне, ради Бога, кто вы? – спросил изумленный Билли; он узнал эту женщину прежде, чем ее дрожащие пальцы приподняли вуаль над ее лицом. – Вы – «валькирия».

Они стояли друг против друга, и лицо белокурой красавицы было искажено ужасом.

– Я жена короля! – сказала она.

Доббинс все еще был в прихожей. Он был один, так как послал швейцара сделать приготовления для отъезда бывшего атташе. Когда он увидел своего молодого друга, который вел к нему всхлипывавшую женщину, это не способствовало успокоению его взволнованных чувств. Тем более, что этот молодой друг обладал страстью к приключениям и все это происходило в доме, за солидный тон которого Доббинс отвечал перед своим правительством. Одним словом, его изумление было простительно. Когда Копперсвейт ввел беглянку в прихожую, его крестный мог только прошептать:

– Что еще?

– Тише! – сказал Билли. – Так нужно. Доббинс вновь обрел голос:

– Я не хочу говорить тихо! Не прошло двух минут с тех пор, как я оставил тебя одного у подъезда, а теперь…